Мистер Треск, фыркнув, пояснил:
– Исполнением служебных обязанностей.
– В общем, передо мной стояла задача успокоить этого парня, прежде чем он помешал бы нашей работе. Он уже собирался броситься на меня, сэр, что и навело нас на мысль о его футбольном прошлом, забить меня насмерть, а потом спасти леди. И я схватил один из ножей. Затем, когда он налетел на меня, мне оставалось лишь хорошенько всадить нож ему в горло – а такое ввергает в страх Божий даже самых смелых парней. Они теряют свою сосредоточенность и становятся не опаснее маленьких щенят. Но про этого парня можно книги писать, потому что, не знаю, сколько потребовалось попыток, может, сто…
– Я бы сказал, вдвое больше, чтобы быть более точным, – вставил мистер Треск.
– …в общем, не менее ста, не хочу показаться нескромным. Я недооценил его скорость и подвижность и, вместо того чтобы всадить свое оружие ему в основание шеи, кольнул его в бок. Но для столь агрессивного нападающего – а такого можно встретить, наверное, одного на двадцать человек – это так же действенно, как пощечина пуховкой для пудры. И тем не менее я сбил его с толку – это был хороший знак, говоривший, что он с годами немного потерял форму. Затем, сэр, преимущество оказалось на моей стороне, и я с благодарностью ухватился за него. Я закрутил его, повалил на пол и сел верхом на грудь. Тогда-то я подумал успокоить его на весь вечер, взяв мясницкий нож и отняв ему правую кисть одним мощным ударом.
В девяноста девяти случаях из ста, сэр, отрезание руки лишает человека его решимости. И он стал вести себя очень спокойно. Это из-за шока, понимаете ли, он так действует на разум, а поскольку из культи кровь хлестала как черт знает что, извините за выражение, я оказал ему любезность и прижег рану утюгом – он был уже горячий, а если прижечь, то кровь перестает идти. То есть я решил проблему, и это факт.
– Это было доказано уже тысячу раз, – добавил мистер Треск.
– Шок здорово исцеляет, – сказал мистер Тумак. – Он как бальзам, как соленая вода для людского тела, но если шока или соленой воды окажется слишком много, то тело испустит дух. После того как я прижег рану, мне показалось, будто он вместе со своим телом решил сесть на автобус в лучший, как считается, мир, – он поднял указательный палец и, пристально посмотрев мне в глаза, запихнул себе в рот наколотые на вилку почки. – Это, сэр, целый процесс. Процесс, который не может произойти в один миг, и поэтому-то принимаются все необходимые меры предосторожности. Мы с мистером Треском не имеем и никогда не имели репутации людей, небрежно подходящих к своему делу.
– И никогда не будем ее иметь, – мистер Треск запил то, что было у него во рту, половиной бокала коньяка.
– Несмотря на то, что процесс еще шел, – продолжил мистер Тумак, – левое запястье джентльмена было крепко привязано к культе. Веревку снова использовали в областях груди и ног, в рот вернули кляп, и кроме того, я имел удовольствие стукнуть его молотком раз, и только раз, в висок, с той целью, чтобы вывести его из строя до тех пор, пока мы не приготовим ему все на случай, если он не сядет в автобус. Я также воспользовался моментом, чтобы перевернуть его и ублажить своего солдатика, что, надеюсь, не противоречило нашему соглашению, сэр, – он посмотрел на меня чистейшим невинным взглядом.
– Продолжайте, – сказал я, – только вы должны признать, что ваша история не имеет никаких подтверждений.
– Сэр, – сказал мистер Треск, – у нас есть кое-что получше.
Он наклонился так низко, что его голова исчезла под столом, и я услышал звук расстегивающейся застежки. Появившись снова, он выставил на стол между нами предмет, завернутый в одно из полотенец Маргариты, купленных для «Зеленых труб».
– Если вам нужно подтверждение, то я ничуть вас в этом не упрекаю, сэр, такой деловой человек, как вы, не должен доверять лишь словам. И мы завернули, будто подарок на день рождения, лучшее подтверждение этой части истории, которое только есть на свете.
– И если желаете, можете оставить его себе, – добавил мистер Тумак.
Я совершенно не сомневался в том, что за трофей лежал передо мной, поэтому я постарался взять себя в руки, прежде чем развернуть полотенце. Но несмотря на все мои приготовления, вид трофея впечатлил меня куда сильнее, чем я считал возможным, и в самом средоточии поднявшейся во мне тошноты я ощутил слабое движение к просветлению. «Бедный человек, – подумал я. – Бедное человечество».
Я накрыл напоминавший клешню предмет обратно и сказал:
– Спасибо. Я не имел никаких сомнений в вашей правдивости.
– Красиво сказано, сэр, мы весьма признательны. Люди вроде нас, честные во всем, обнаружили, что те, кто склонен к двуличию, зачастую не в силах понять правду. Лжецы отравляют нам жизнь. Но такова уж природа нашего забавного мира, без них у нас не было бы работы.
Мистер Тумак улыбнулся люстре в печальном признании очередного противоречия этого мира.
– Когда я переместил его на кровать, мистер Треск ходил туда-сюда, собирая оставшиеся инструменты, которыми мы собирались воспользоваться.
– Когда вы говорите, что переместили его на кровать, – перебил я, – вы имеете в виду…
– То, что вы имеете в виду, может отличаться от того, что имею в виду я, сэр, поскольку, не имея преимущества литературного образования, я волен выражаться несколько проще, чем вы. Но учтите, что в каждом сообществе есть свои обычаи и традиции, которыми ни один серьезный практик не может пренебречь. Те, кто крутится в нашем деле, знают, что физическое наказание женщины неизменно начинается с действия, которое женский ум связывает с наибольшим унижением. К мужчинам это, в общем-то, так же относится. Пропустишь этот шаг – и потеряешь преимущество, которого уже никак не добьешься. Это фундамент, без которого не выстоит все здание, и закладывать его нужно даже тогда, когда различные условия делают эту работу противной, и тогда дело получается не из приятных, уж поверьте, – он покачал головой и умолк.
– Мы могли бы рассказать такие истории, что у вас волосы встанут дыбом, – сказал мистер Треск. – Но это как-нибудь в другой раз. Примерно в полдесятого мы все подготовили, и можно было приступать к делу по-настоящему. Такие профессионалы, как мы, сэр, всегда ценят этот момент. Он нам никогда не наскучит. Вы как бы стоите на пороге проверки себя, сравнения с предыдущими своими достижениями и достижениями других мастеров былого. Ваши умения, ваше воображение, ваша слаженность и решимость будут вновь призваны, чтобы объединиться с вашим опытом и знанием человеческого тела. Ведь вам необходимо уметь чувствовать, когда надавить и когда ослабить, чувствовать, когда какую технику применить, – всего этого достигаешь лишь с опытом. И в это время надеешься, что твой объект, партнер в самых близких отношениях, какие могут существовать между двумя людьми, имеет духовную решимость и физическую силу, чтобы вдохновить тебя на твою лучшую работу. Объект – это наш инструмент, очень важный инструмент. Даже величайший виртуоз, попадись ему расстроенное, поломанное пианино, окажется по уши в дерьме. Иногда, сэр, наша работа оставляла во рту привкус пепла на целые недели, а когда ты чувствуешь во рту пепел, то едва ли будешь помнить о великом замысле и маленькой роли в его огромном механизме.
