Я сначала объяснил, что предложения в книгу больше не принимаются, и она уже сдана. Но поскольку я всегда считал частью работы редактора – причем самой волнующей и стоящей частью – выискивание и развитие новых талантов, то быстренько передумал и ответил автору, чтобы тот все равно отправил рассказ. Я мог хотя бы просто его прочитать.
В следующие пару дней я ознакомился с рассказом – и был полностью сражен глубиной повествования и зрелостью слога. Я тут же написал автору, что готов приобрести рассказ из своей доли того, что осталось от издательского аванса, и как-нибудь впихнуть его в книгу.
И я рад, что мы это сделали. История называлась «Призрак двадцатого века». Автора звали Джо Хилл. И лишь спустя несколько лет я узнал, что у него был довольно известный отец – некий писатель по имени… Стивен Кинг.
Обычно ее видят, когда зал почти полон.
Есть одна известная история о человеке, который приходит на поздний сеанс и обнаруживает, что огромный, на шестьсот мест зал почти пуст. На середине фильма он осматривается и замечает, что она сидит рядом с ним, на месте, где пару мгновений назад никого не было. Он смотрит на нее. Она поворачивается и смотрит в ответ. Из носа у нее идет кровь. Глаза широко открыты, взгляд испуганный. «У меня болит голова, – шепчет она. – Я на минутку отлучусь. Расскажете потом, что я пропущу?» И в этот момент, глядя на нее, он понимает, что она бестелесна – как переменчивый синий луч света, испускаемый проектором. Сквозь ее тело видны соседние кресла. А когда она поднимается с места, то просто растворяется в воздухе.
Есть еще одна история о компании друзей, которые отправляются в четверг вечером в «Роузбад». Один из них садится рядом с женщиной, которая сидит одна, – женщиной в голубом. Пока фильм еще не начался, парень, сидящий с ней, решает завести разговор. «А завтра что идет?» – спрашивает он. «Завтра в зале будет темно, – шепчет она. – Это последний сеанс». Затем начинается фильм, и она исчезает. Возвращаясь домой, этот парень погибает в автокатастрофе.
Эта и многие другие известные легенды о «Роузбаде» – просто выдумки… истории о призраках, придуманные людьми, которые пересмотрели ужастиков и думают, что точно знают, какой должна быть настоящая история о призраках.
Алек Шелдон, который был одним из первых, кто видел Имоджен Гилкрист, владеет «Роузбадом» и в свои семьдесят три до сих пор частенько управляет проектором. Перекинувшись с человеком хоть парой слов, он всегда знает, действительно ли тот видел ее. Но то, что ему известно, он держит при себе и никогда не ставит под сомнение чужие истории… Ведь это повредило бы бизнесу.
Но на самом деле он знает, что все, кто говорит, что видел сквозь нее, на самом деле ее вообще не видели. Некоторые мистификаторы рассказывают, как у нее шла кровь из носа, из ушей, из глаз; говорят, что она умоляюще на них смотрела, просила их кого-то найти, привести на помощь. Но у нее кровь так не идет, а когда она хочет с кем-то заговорить, то не просит вызвать врача. Многие притворщики начинают свои истории со слов: «Ты не поверишь, что я только что видел». И они правы. Он не поверит, хотя и выслушает все их рассказы с терпеливой и даже подбадривающей улыбкой.
Те, кто ее видел, не бегут потом к Алеку, чтобы рассказать об этом. Чаще он сам их находит, когда натыкается на ребят, бродящих по вестибюлю на нетвердых ногах; они испытали потрясение и не очень хорошо себя чувствуют. Им хочется присесть. Они даже не скажут: «Ты не поверишь, что я только что видел». Переживания еще слишком сильны. Мысль, что им могут не поверить, приходит только потом. Часто они находятся в состоянии, которое можно описать, как подавленное и даже покорное. Когда он думает о впечатлении, которое она на них производит, ему вспоминается Стивен Гринберг, который в одно прохладное воскресенье тысяча девятьсот шестьдесят третьего года вышел с сеанса «Птиц»
[154]. Стивену тогда было всего двенадцать лет, и предстояло пройти еще двенадцати, прежде чем он уедет и станет знаменитым; тогда он не был «золотым мальчиком» – просто мальчиком и все.
Алек курил в переулке за «Роузбадом», когда услышал, что за его спиной распахнулась дверь пожарного выхода. Повернувшись, он увидел долговязого парня, прислонившегося к проему, – тот просто стоял, не выходя и не возвращаясь обратно. Мальчик щурился от яркого белого света с растерянным и пытливым видом ребенка, которого только что разбудили от крепкого сна. За его спиной Алек видел темноту, наполненную визгливым чириканьем тысяч воробьев. На этом фоне стало понятно, что некоторые из зрителей беспокойно заворочались и уже начинали выражать свое недовольство.
– Эй, парень, ты заходишь или выходишь? – спросил Алек. – Ты светишь в зал.
Парень – Алек еще не знал его имени – обернулся и посмотрел в зал, долго, точно что-то высматривая. Затем вышел, и дверь мягко закрылась за ним на пневматических петлях. Но он никуда не шел, ничего не говорил. «Роузбад» уже крутил «Птиц» третью неделю, и хотя Алек видел, как некоторые уходили, не досидев до конца, двенадцатилетних ребят среди них не было. Этот фильм был из тех, каких большинство мальчиков такого возраста ждут весь год, но мало ли что? Может, у парня проблемы с желудком.
– Я забыл в зале свою колу, – сказал он отстраненным, почти безжизненным голосом. – Там еще много осталось.
– Хочешь вернуться ее забрать?
И парень поднял на Алека взгляд, исполненный такой тревоги, что тот все понял.
– Нет.
Алек докурил, выбросил окурок.
– Я сидел рядом с мертвой леди, – выпалил парень.
Алек кивнул.
– Она со мной говорила.
– Что именно?
Он снова посмотрел на парня и увидел, что тот уставился на него широко раскрытыми глазами и не может поверить.
– Сказала: «Мне нужно с кем-то поговорить. Когда мне нравится фильм, хочется говорить».
Алек знает: если она с кем-то заговаривает, значит, ей хочется обсудить фильм. Обычно она заводит беседы с мужчинами, но иногда подсаживается и к женщинам; самый примечательный пример – Лоис Уэйзел. Алек давно пытается понять, что же заставляет ее показываться. Он ведет записи в желтом блокноте – список тех, кому она явилась, с датами и названиями фильмов (Лиланд Кинг, «Гарольд и Мод»,’72; Джоэл Харлоу, «Голова-ластик»,’76; Хэл Лэш, «Просто кровь»,’84; и другие). Он годами пытается выработать четкие условия, при которых ее появление наиболее вероятно, но некоторые детали теории то и дело приходится пересматривать.
В молодости она постоянно была у него на уме или по крайней мере где-то в подсознании, она была его первым и самым сильным наваждением. Спустя какое-то время ему стало полегче – кинотеатр стал пользоваться популярностью, а он превратился в видного бизнесмена, вступил в торговую палату и комиссию по планированию города. В то время он не вспоминал о ней целыми неделями, пока кто-нибудь ее не увидит или не притворится, что видел, – и тогда весь этот ворох поднимался снова.
