– Я пропал, – пробормотал Пастухов и, умоляюще взглянув на княжну, затараторил:
– Анна Сергеена, голубушка, спаси! Выведи меня отсюда! Всё, что тебе будет угодно, – деньги, гостиницы, – забирай всё, я всё тебе отпишу, только выведи!
– Ты чего пялишься, холоп?! – княжна Ольга негодующе нахмурилась. – Быстро опустил очи долу! Какая я тебе Анна Сергеевна? Ума лишился?! Я, старшая сестра басилевса. Вот велю, немедля, выколоть тебе твои чёрные завистливые зенки и отрезать твой поганый язык!
– Прости, Христа ради, государыня! Не со зла я, обознался! – взмолился, рыдая, Илья.
– Пощады просишь, чернокнижник? Знать, верно, эти люди говорят, что ты загубил их жизни, змей подколодный?! Мёртвые-то врать не умеют!
– Да чего с ним цацкаться?! Голову ему отрубить, – и всего делов! – изрёк приговор Мануил Первый.
– Снопов, собака страшная, я тебе этого не забуду, слышишь?! – истерично завопил Пастухов, которого стража поволокла к выходу.
– Ну, что за наглый народ эти чернокнижники! Тьфу, нечисть! – плюнул в сердцах Мануил. – Это же надо! При самом басилевсе и «собакой» обзываться! Вот, воистину, поганый язык! Надо, надо его отсечь. Хотя.. Стойте! Отпустите чернокнижника! – скомандовал Мануил стражникам. – Что ж. Собака, так собака!
Он звонко хлопнул в ладоши и прокричал:
– Колчак, ко мне!»
Тропинка, бегущая вдоль Гринпинской трясины, уже подёрнулась туманом. Стремительно темнело. По ней, матерясь на чём свет стоит из-за одолевших его комаров, одиноко шагал вспотевший голый гражданин, преклонных лет. Глядя на полуразвалившиеся менгиры, он бормотал себе под нос:
«Блиндажи и дзоты, значит. Эхо войны, так сказать! Ничего! Беларусь, так Беларусь! Что я, географию не учил, что ли?! Вон – берёзки, ельник. Всё ясно, как божий день! Даже, может быть, Подмосковье, Шатурский район. Его сейчас опять заболачивают, чтобы не чадил. Ладно, это уже наше, родное. Здесь мы дорогу всегда отыщем! Фу-ух!
– Пастухов вытер рукой пот с мокрого лба. – А всё лучше, чем на плахе во дворце корячиться ослеплённому, и немому! Вот Снопов! Это же надо?! Гадёныш! Повернул реку времени вспять, сволочь! А может это наш пан Трансформатор учудил чего? Тоже мне, Тесла недоделанный! Спелись, значит, суки, в поезде за моей спиной. Вот люди! Никакой благодарности от них не жди. Эх, Снопов, Снопов! Я ли тебя не лелял?! Чёрная ты душонка! Проморгал я тебя, гадюку! Ну, да ничего! Белый человек он всё помнит! Я теперь тебе каждую эту выходку историческую, по самые, не балуйся, в одно место затолкаю! Карамзин хренов! И Анна Сергеевна у меня тоже будет пахать стахановкой в койке с зеками. Пусть только сунется на родину! Расслабились, суки?! Страх потеряли?! Я вам устрою!»
Ход мстительных мыслей заблудившегося голого туриста прервал звук мчащейся по его следам лошади. «Господи, я спасён! Кто-то едет за мной!» – Пастухов обернулся. Последнее, что он увидел, была огромная собачья лапа, ударившая со всего маху его в лицо.
В тот миг, когда бурый лохматый медведь поднял свою окровавленную морду над распростёртым безжизненным телом жертвы на тропинке появилась растерянная юная ведьмочка, учительница колледжа Поспишила. Она с ужасом смотрела на представшую её взору картину: две огромные собаки и бурый медведь явно собирались вцепиться в ещё не остывший труп Пастухова и рычали друг на друга, оспаривая право первенства.
– Вали отсюда, девочка, – обратился к ней, оскалив зубы, и пустив тягучую обильную слюну, здоровенный кобель. – Нам самим тут жратвы мало для троих.
Он грозно зарычал, давая понять, что ей пора убираться с места их пира, или её, до кучи, тоже разорвут и сожрут.
Ведьмочка взвизгнула и исчезла.
Колчак стал передними лапами на грудь неподвижной жертвы и, укрывшись пеленой тумана, канул во мгле.
Эпитафия Пастухову всем, съеденным заживо, посвящается
Пастухов родился на Украине в городе Харькове, – в раю, где с небес падают спелые абрикосы, и в расставленных на летних верандах вазочках тает изумительное, облитое вареньем, мороженое. Именно таким, представлял себе свой родной город Илья Пастухов, мысленно возвращаясь в пору далекого беззаботного детства. Семья Первого Секретаря Харьковского Горкома партии, Владимира Ильича Пастухова, жила припеваючи. Персональная машина, охрана, ежегодный отпуск на берегу Черного моря в санатории ЦК. В то время как строившие социализм граждане часами простаивали в очередях за мясом, маслом и колбасой, холодильник партийного босса ломился от карбонатов, икры и диковинных фруктов.
Беда пришла нежданно. Пастухов старший погиб в автомобильной катастрофе на неохраняемом железнодорожном переезде, когда Илье ещё не исполнилось и пятнадцати.
Проснувшись на следующий день после похорон отца, Илья, дабы не будить не спавшую до рассвета, убитую горем, мать, тихо собрался и вышел во двор. Он постоял несколько минут, переминаясь с ноги на ногу. Январский снег гулко хрустел под ботинками. Черной «Волги», отвозившей его в школу, нигде не было видно.
«Наверное, дядя Вася тоже проспал, – подумал мальчик. Но через мгновение его словно осенило: «Вот я болван! Какая машина?! Какой дядя Вася?!» – Илья болезненно поморщился. Мысль о том, что вместе со смертью отца прежний уклад жизни рухнул, сделала боль от утраты ещё сильнее.
Жизнь простых смертных оказалась куда тягостнее и незащищённее.
Липовые пятерки в дневнике быстро распались на составляющие: три+два. И при входе в школу, Пастухову стало казаться, что, завидев его, учителя начинают криво улыбаться, словно говоря: «Здравствуй, дерево!»
«Ничего! Я споткнулся о камень!» – скрипел зубами Пастухов, шагая из школы через продуваемый всеми ледяными ветрами мост над железнодорожным узлом. Из его, разбитого пьяным пролетарием, носа капала кровь.
«Ненавижу, у, сволочь! Я тебе, сука, дам рублик! Подожди! Через месяц-другой я накачаюсь и тебя так отделаю – родная мама не узнает, козлиная морда!»
Чего-чего, а упорства и терпения ему было не занимать. Оставшись без отца, Илья всё чаще вспоминал его слова: «Сынок, родной мой, пойми, что «вся-то наша жизнь есть борьба». Пастух с детсва должен привыкать смотреть на ситуацию сверху, чтобы, со временем, занять положение мнимого слуги стада, а на деле – его подлинного господина. В древнем Китае Полярная звезда именовалась звездой Пастуха, ибо посла остальные звёзды небес. Она же символизировала на небе дворец императора Поднебесной, раскинувшийся на ладонях Земли. Помни, что в каждом пастухе живёт маленький император, и, случись что, не опозорь фамилию!»
Записавшись в секцию бокса, обладавший врождённой мгновенной реакцией, Илья быстро достиг уровня перворазрядника. Своё статус-кво он восстановил, отметелив пару раз жиганов, поджидавших его на выходе из школы. Не сказать, чтобы все они утихомирились, но, припасённый, на всякий пожарный, боевой томагавк, ждавший своего часа в сумке, успокаивающе согревал душу юноши. По счастью, час его так и не пробил.
