Курт прислушался, наклонив голову. Звук был похож на укрупнённый динамиком хруст заледенелой земли, или на хруст багета, которым недавно насильно кормил его Саня, или даже на хруст какой-нибудь корочки на сердце, той, что сегодня только запеклась над смертной раной.
– Ну хорошо… А вот ещё… – сказал он, сдвигая курсор. – Вот… за Мышиным голосом, в отдалении – Александр Сергеич заходит, слышишь? По ступенькам. У него очень собранный шаг, но тоже лёгкий, почти как у тебя. Здорово, правда? А вот он говорит. Тембр клёвый такой…
Ася вслушалась в родной голос брата. В сознании проступило мягкое тепло сентября. Немного осени в нападавших на дорожки листьях и хвое. Ещё теплая кора деревьев. Кто бы мог подумать!
– Я люблю Александра Сергеича. Но лечить меня будет Болеслав. Его задания мне по силам, – неожиданно проговорил Курт.
– А какое он дал тебе задание? – с любопытством спросила Ася.
– Помечтать! – отозвался Курт. – А тебе?
– Что – мне?
– Ну, какое задание он дал тебе?
Ася отвернулась, словно от вспышки.
– Болек сказал тебе, что дал мне задание?
– Да нет, – растерялся Курт. – Я просто подумал…
– Никаких заданий он мне не давал! – раздосадованно перебила Ася. – Он просто сказал, что за меня решают другие. Но это не правда. Никто за меня не решает и не будет решать! – отчеканила она и быстро пошла вперед.
Курт, опередив Асю, поднял над её головой ветку.
– Надо подрезать, я здесь каждый раз цепляюсь, – сказал он.
Ася прошла десяток шагов и в смятении остановилась.
– Нет! Я лучше ещё помогу Пашке! Я вообще к собакам сюда приезжаю, а не тусоваться! Пока! – И, развернувшись, пошла назад к домику.
Когда она возвратилась во дворик, дверь павильона была открыта. Глава собачьего приюта запихивал в рюкзак свою математику.
Домой возвращались вдвоём с Пашкой. По аллее, а затем по дороге до трамвайной остановки он смешно летел на шаг впереди Аси, охраняя себя тем самым от возможных светских бесед. Когда же вышли на людную улицу, взял такой недосягаемый разгон, что Ася осталась одна. Правда, совсем ненадолго. На перекрёстке её окликнул Лёшка.
Всколыхнулась было обида, но после лесной чистоты, после пения Мыши и необъяснимой святости всего творящегося в приюте невозможно было оттолкнуть человека, ищущего примирения.
– Не знал, где встречать – у метро или на остановке. Вот, решил здесь! – заговорил он, подходя и не решаясь обнять жену. – Я вообще-то волновался. Сане даже звонил. Он мне сказал, что я дурак. И я, короче… В общем, прости меня! – выдохнул он и, слазив за пазуху, робко вложил Асе в ладони конверт. – Вот! – Помедлил и, распираемый нежностью, счастьем задуманного примирения, всё-таки обнял её.
В конверте оказались билеты на поезд и гостиничная бронь.
– А в купешке с нами пацан из средней группы и мама его. Они с мамой едут. Она тоже у нас в гостинице будет жить. А там, прикинь, уже будет всё в цвету! А народу ещё мало. Дальше, конечно, подвалит, но мы уже адаптируемся. Сгоняем в Абрау-Дюрсо, закупимся и чихнём на спортивный режим, а?
– Я эту вашу гадость не пью, – сказала Ася словами Пашки.
– Да ладно! На море можно! – возразил Лёшка и, не обращая внимания на прохожих, подхватил Асю и закружил. «Мор-ре!»
Ася почувствовала, как над головой у неё развевается подобно фате эта Лёшкина ветреная и голая, вытянутая вдоль моря «Анапа». Ох, вот ведь напасть!
Наконец поставил на землю, но не выпустил.
– Я не хочу на море, тем более в твой этот лагерь, – отстранилась Ася и, сунув ему конверт, пошла к дому. – Мы в мае поедем на Волгу. Сонька, Серафима и Болек. Болек сказал, ему туда очень надо, и он меня просил, чтобы вместе…
Моментально помрачнев, обиженно выпятив губы, Лёшка молча двинулся следом.
– Ну а ты-то ему зачем? – наконец спросил он. – Эксперименты ставить над башкой? Сонька вон работает с ним, она пусть и едет! А мы с тобой на морской бережок. Всё, это не обсуждается!
– Значит, ты решил за меня? – остановившись, тихо спросила Ася.
– Мы вместе решили, оба! Мы всегда вместе решаем! Я что, не советовался с тобой насчёт работы? Или ещё насчёт чего-нибудь! Я всё сначала у тебя выясняю! Потому что мы – семья, и больше никто! Никакие родственники! Ты вон в церкви свечки ставишь. А тебе любой батюшка скажет: главный твой ближний – это муж. Дальше – дети. А родители и прочие сродники – уже потом. А собак и вообще во двор храма не пускают – они нечистые! А ты на них мужа променяла! – выпалил Лёшка.
– Да. Ты решил за меня, – сама с собой кивнула Ася.
– За нас, а не за тебя! – утрачивая терпение, рявкнул Лёшка. – Это всё от Сани вашего пошло. Это он манеру взял – на чужих здоровье тратить! На рухлядь всякую, от которой и свои-то отказались! А жена одна пусть кукует все дни напролёт! И вечера! И его ещё за это хорошим человеком называют, а её курицей! Ага?
Ася оглядела мокрую, мутно-сиреневую Пятницкую в огнях. Если бы вдруг подвернулся ей велосипед, она вскочила бы и умчала от этого зануды. А так не убежишь – догонит.
– Я не поеду ни в какую Анапу, Лёш. А то, что ты про Саню такое говоришь, так благодаря ему «рухлядь», как ты выразился, хоть какое-то находит утешение! И если Саня есть – то и Бог есть! – сказала Ася.
– Больные вы, Спасёновы! Всё наперекосяк! Для них же стараешься… – буркнул Лёшка, но в его тоне уже послышалась слабина. Он не умел долго ссориться и, пока Ася возражала ему, успел пожалеть о своей вспышке. Вот, ёлки-палки, опять сорвался, а ведь хотел быть паинькой! Аккуратно спрятав билеты за пазуху, он поглядел на жену – не пора ли мириться?
Если бы Лёшка смял и швырнул дурацкие эти билеты, Асе стало бы легче на душе, может, даже она первой попросила бы прощения. Но нет, её муж был не мот и не дуэлянт, уничтожать добро никогда бы не пришло ему в голову – лучше уж сдать!
С усмешкой она поглядела на него:
– Ладно, пойдём домой.
И чужой, глупый семейный вечер, уже который по счёту в Асиной жизни, состоялся как ни в чём не бывало. Он выдался даже хуже обычного, потому что Лёшка решил покрепче налечь на примирение. Не успела Ася переодеться в домашнее, комнату заволокли враждебные звуки – мягкие ударники забивают тишину, и чужой нескромный голос шепчет так, что по комнате липнет сажа. Это Лёшка включил на компе «музыку». Сколько Ася ни бьётся – всё равно он зовёт этим словом любой звуковой мусор. Пожалуй, Курт сумел бы объяснить ему разницу.
– А мы слушали сегодня, как поёт Мышь, – стараясь оттолкнуть от души звук из колонок, сказала Ася. – Но тебе бы вряд ли понравилось.
– Ясно дело! Куда уж мне понять, как поют мыши! Слушай, а давай сейчас не будем о мышах? Может, лучше потанцуем?
