– Да!? Это хорошо, – пробухтела стоматолог, уже заканчивая свою писанину. Теперь ей оставалось только скалькулировать стоимость своих услуг.
«Так, надо бы ещё включить ему общий наркоз и вывод из наркоза», – подумала Ирина Михайловна. – «Да, и за срочность тоже».
– Ну фот, ,офно тдестять тытсятсь, – ласково и невинно улыбаясь, вынесла свой вердикт Ирина Михайловна.
Ой, опять я начал её цитировать с этой ужасной дикцией?! Виноват, больше этого не повторится. Обещаю.
– Николай Михайлович, всё! Вашим мучениям пришёл конец, – Ирина Михайловна подошла к пациенту, удобно лежавшему в кресле с открытым ртом, стоически ожидавшим экзекуции над больным зубом.
Николай Михайлович опять ничего не понял из того, что изрекла стоматолог. Он лишь видел её милую улыбку, её простое, русское лицо без каких-либо следов косметики. Лобов по-прежнему возлежал в кресле, рассчитанном на крупных мужчин, и оттого Николаю Михайловичу было комфортно и спокойно.
Видя полное отсутствие понимания со стороны пациента, Наталья Константиновна решила подключиться к разговору глухого с инопланетянкой. Дело в том, что прошли годы совместной работы с Ириной Михайловной, пока Наталья Константиновна научилась понимать всё то, что изрекала стоматолог. Но и сейчас бывали моменты, когда какая-нибудь мелочь упускалась из виду, поскольку Ирина Михайловна имела обыкновение разговаривать во время трапезы, мытья рук, подкрашивания бесцветной помадой губ и т. д.
– Николай Михайлович, Ваше лечение закончено, с Вас десять тысяч рублей, – чётко, словно вердикт судьи, произнесла Наталья Константиновна профессору Лобову, челюсть которого раскрылась ещё шире от услышанного.
– Сколько-сколько? – с испугом пролепетал Николай Михайлович.
– Десять тысяч, – повторила Ирина Михайловна с ласковой улыбкой и невозмутимым взором.
В любой клинике удаление зуба – это полноценная операция, предполагающая комплекс мероприятий, ограниченный парой тысяч рублей. И всё. Это Николай Михайлович знал очень и очень хорошо, т. к. имел счастье совсем недавно испытать радость освобождения от больной верхней четвёрки.
– А почему это вдруг сразу и десять? – после небольшой паузы, хрипловатым голосом спросил ошалевший от такой наглости Николай Михайлович.
– Во-первых, трудный случай, – Ирина Михайловна загнула мизинец на правой руке, – во-вторых, общий наркоз, – загнула четвёртый, как принято у музыкантов, палец, – в-третьих, сложная операция, – Ирина Михайловна сжала в кулак все пальцы.
– Ну, это понятно, но… – Николай Михайлович не успел закончить, т. к. прозвучал самый сильный аргумент, против которого он не знал что возразить.
– А зуб мудрости, Вы думаете это что? – Ирина Михайловна пристально посмотрела на Николая Михайловича, который вдруг стал совсем маленьким, можно даже сказать, крошечным, после того, как он съёжился в стоматологическом кресле, приняв позу плода в утробе матери.
– Николай Михайлович, подойдите, пожалуйста, ко мне. Я приму от Вас деньги и выдам Вам чек, – сухо, очень сухо и официально прочеканила Надежда Константиновна.
– Да, да, конечно, – промямлил профессор, вставая с кресла, одновременно шаря трясущимися ручонками по карманам академических брюк в поисках нужной суммы.
Ирина Михайловна мыла руки, Николай Михайлович стоически ожидал сдачи, которой в принципе быть не могло, т. к. он передал ровно десять тысячерублёвок, что составляло десять тысяч рублей. Да? Да, конечно. Но, как говорится, надежда умирает последней.
– Вот чек, – Надежда Константиновна передала чек, выписанный ею в одном экземпляре, закрыла книгу учёта, и уже собиралась встать из-за стола, как вдруг Николай Михайлович ошарашил её своим нелепым вопросом.
– А сдача будет? – спросил профессор и с надеждой посмотрел на суровую сестричку.
– Нет, – отрезала Наталья Константиновна.
– Почему? – не унимался профессор.
– Вам же объяснили, что с Вас – десять тысяч. Ну, чего ещё непонятно, а? – Надежда Константиновна начинала нервничать.
– Нет, мне всё понятно, но я ведь дал Вам деньги, и, значит, хотел бы получить свою сдачу. Ведь сумма-то не маленькая, да? – Николай Михайлович внимательно посмотрел на Ирину Михайловну, нервно вытиравшую руки маленьким полотенцем.
– Простите, я чего-то не поняла? Вы что же, не согласны со стоимостью лечения? – спросила Ирина Михайловна.
– Не понял? – несколько виновато парировал Николай Михайлович, который действительно от волнения не мог разобрать ничего из того, что говорила стоматолог.
– Я же Вам объясняла, что ВСЁ ЭТО стоит десять тысяч рублей, – раздражённо, даже с некоторым негодованием, изрекла Ирина Михайловна.
Николай Михайлович теперь вообще ничего не понимал. Он жалобно-жалобно, с надеждой маразматика в период проблеска рассудка смотрел на сестричку, но и она, по всей видимости, что было, впрочем, немудрено, была не в силах ему помочь, она также не смогла разобрать ни слова из тирады своей коллеги.
– Николай Михайлович, Вам же уже объяснили, что у Вас трудный случай, что был общий наркоз, что, наконец, была очень сложная операция по удалению Вашего больного зуба мудрости, – аргументировала Надежда Константиновна.
Наступила пауза. Николай Михайлович вдруг почувствовал, что его обманывают и денег ему, скорее всего, никто не вернёт. Деньги всё ещё лежали на столе, рядом с тетрадью и стопкой чистых чеков, которые иногда выписывались пациентам, если оплата производилась на месте, а не через кассу. Такое в практике иногда случается.
Ирина Михайловна перехватила профессорский взгляд и молниеносно схватила деньги со стола, быстро открыла сейф, положила в него деньги, закрыла с сильным лязганьем мощный замок, и положила ключ в правый халат кармана.
У Николая Михайловича вдруг в одно мгновение промелькнули в сознании воспоминания его молодости, годы службы в органах госбезопасности, налоговой полиции, госнаркоконтроля,… и замечательное стихотворение «Хромоглазый поцелуй».
* * *
Уронил я в унитаз
Как-то раз, намедни,
Свой любимый правый глаз,
Карий, предпоследний…
Из коллекции одного малоизвестного Санкт-Петербургского профессора, истинного доктора технических наук, умнейшего и приятнейшего во всех отношениях…, кстати, бывшего военного…
Хромоглазый поцелуй
Я бродил вдоль берега, камушки пиная,
Вдаль смотрел и думал всё, о тебе, родная!
О тебе, красавица, свет очей прекрасных!
Я мечтал испить до дна, взор глазёнок ясных,
Что мешают мне загорать на пляже…
Тяжело мне плавать, ты милей всех, краше.
Твой парик красивый и вставная челюсть,
Это ли не шарм, это ли не прелесть?
Положу на полочку левый глаз и ногу,
Хороши протезы все, хороши, ей Богу!
Качество отменное, и цена не хилая!
Красота реальная, да и сердцу милые!
Я – простой сантехник, родом из Сибири,
У меня протезы и души порывы…
Быть с тобою рядом я хочу всегда, бля,
Ты же ведь не против, рыбонька моя, бля?
Помнишь, как за завтраком, поедая кашку,
Я подсел за столик, опрокинул чашку…
Ты была вся в белом, кушала салатик,
Посадил пятно тебе я, снизу на халатик.
Ой, шалун какой, бля!? Просто шалунишка!
Что теперь мне делать? Есть журнал иль книжка?
Я прикрою пятнышко и дойду до номера,
Там переоденусь и пойду на море я!
Если Вы не против, то могу помочь Вам:
Буду я рукою прикрывать места сам.
Буду Вашей тенью, буду хоть подушкой,
А ночами жаркими буду как игрушка.
И вообще готов быть Вашей половиной
Если Вы не против спутника-мужчины?!
Мы ещё болтали, говорили много,
Всё у нас остыло… Ну, и слава Богу,
Что ушли голодными мы из ресторана,
Не хотелось на море, а до секса рано.
Ужин был волнительным, просто офигенным,
Вечер был томительным, а вот секс мгновенным.
Мы пришли к ней в номер, стали обниматься.
Тут слетел парик с неё, начали смеяться.
Я решил ускорить всё, заключил в объятия,
Она вдруг вспотела вся, стала целовать меня.
В жарком поцелуе выскочила челюсть,
Нёбо оголилось… Боже, что за прелесть!
Целовать в засос тебя и касаться нёба…
Ты – моя красавица, ты – моя зазноба!
Мы ласкались страстно, крепко целовались,
А потом шутили, весело смеялись.
Я глядел на лысую, без зубов любимую,
Ты моя прекрасная, самая красивая!
Плоть хотела радости, секса и движения,
Мы разделись быстренько, за одно мгновение.
Я не стал стесняться, отстегнул протез,
Вынул левый глаз, на неё полез.
Но она зачем-то вдруг, включила свет,
И в экстазе, видимо, бросилась на плед.
Плед лежал на стуле, рядом с покрывалом,
Стало быть, ночами, был он одеялом.
Я стоял на правой, без ноги и глаза,
А она без челюсти, без волос, зараза…
Тут схватил рукою я её колено,
И рванул к кровати как с куском полена.
Действовал я быстро, опытно, умело,
Дама только вскрикнула и чуть-чуть вспотела.
Я не понял сразу, что произошло?!
Но что было – не было, всё в неё вошло.
Вспомнил я движения с песни из Тату,
Простота и голод мой, словно я лечу!
Потерял я голову, сердце и покой,
Глажу я, и глажу, грудь её нагой.
Лысая, без челюсти, я с одной ногой…
Парочка в экстазе, пой гитара, пой!
В небе пролетала стая журавлей,
Я лежал без глаза, делая детей!
Милая стенала, слов не разобрать.
Хороша широкая, двуспальная кровать!
Хорошо на отдыхе повстречать любовь
Весело играла молодая кровь!
Ласковая, милая, будь со мной всегда!
Создана ты, видимо, только для меня.
Мы с тобой два берега у одной реки
Вместе предначертано нам вперед идти.
Не грусти, не бойся, я тебя не брошу,
В детстве говорили, мальчик я хороший.
Я иду по пляжу, камушки пиная,
Вдаль смотрю и думаю, о тебе, родная!
Новосибирская история или смешная и немного переделанная байка о смысле жизни и т. д., т. п.
В конце концов, наши отношения испортились до такой степени, что оставалось одно: договориться, что мы чрезвычайно уважаем друг друга.
