— Вот это похвала! — ответил Вильямс. — Ну а что ваше юное потомство?
— Растут, как настоящие шампиньоны! Люси, старшая моя дочь, уже помогает в доме, хотя ей всего тринадцатый год; это уже совсем маленькая женщина и правая рука матери. Джордж — тот отчаянный сорванец! Я никогда не видел более подвижного и шаловливого ребенка.
— Но ведь ему всего одиннадцать лет, пусть себе пока побесится немного; потом, с возрастом, его бурный характер будет все более и более стихать и успокаиваться.
— Я и не запрещаю ему шалить. Шумные, горячие натуры оказываются часто самыми лучшими.
— Вы правы. Но расскажите о ваших младших дочерях, я их совсем не знаю.
— И сами в этом виноваты, милый мой! Они родились на плантации, куда вы являетесь сегодня в первый раз (не примите этого за упрек). Но успокойтесь, вы их сейчас увидите. Дженни, моей третьей, десять лет; она кроткая, нежная и немного застенчивая, но у нее прекрасное любящее сердечко. Последний мой наследник мальчик девяти лет; он очень мил и по характеру похож на Дженни; его зовут Джемсом.
— Честное слово, вы живете, как в раю: чудесная жена и четверо прелестных детей — да вы, наверное, счастливейший человек в мире!
— Это так и есть, мой друг, я так счастлив, что по временам даже пугаюсь своего счастья!
— Ну вот! Просто наслаждайтесь и не думайте ни о каких ужасах.
— Я так и делаю.
— И прекрасно.
— Но, сам не знаю почему, я с некоторых пор чувствую беспокойство.
— Беспокойство! Но почему же, Курти?
— Сам не знаю; может быть, это предчувствие какого-нибудь несчастья.
— Ну, полно шутить!
— Я вовсе не шучу, друг мой; вот уж с месяц как у меня появились плохие соседи.
— Соседи? В таком пустынном месте?
— Да, в четырех — пяти милях отсюда; они явились вечером, расположились лагерем и, вместо того чтобы отправляться далее, живут с тех пор здесь.
— Что вам за дело до этих людей? У вас с ними нет ничего общего.
— Так-то так, но меня пугает их близость.
— Пугает за вас самого?
— Бог мой, конечно, нет! Но я боюсь за своих.
— Но в чем же, наконец, дело?
— Я боюсь, как бы эти люди не были скваттерами: их много появилось в этих местах за последние месяцы, а раньше они никогда не жили здесь.
— А, черт возьми! Это было бы скверно. Но уверены ли вы, что это скваттеры?
— По крайней мере, очень похоже, по всем признакам.
— Было уже у вас столкновение с ними?
— Нет, пока еще нет; они только поселились очень близко от границы моих владений!
— Пока они не явятся к вам, нечего и толковать об этом.
— Да, но я теперь всегда настороже.
— Это очень благоразумно! Но, однако….
— Тс! Мы пришли, и больше ни слова об этом: моя жена не должна ничего знать.
— Вполне разумно.
— Мы поболтаем на досуге, ведь вы пробудете у нас некоторое время?
— Даже месяц, если вы ничего не имеете против.
— Ну, скажем, уж два месяца!
— Будь по вашему! Вы видите, что я не церемонюсь с вами.
— Я вам за это только благодарен!
С этими словами оба друга подошли к подъемному мосту, где их ждала госпожа Курти, окруженная детьми, стараясь разглядеть издали гостя, так неожиданно нарушившего уединение их тихой жизни среди пустынной местности.
Глава III,
ИЗ КОТОРОЙ УЗНАЕТСЯ МАССА ИНТЕРЕСНЫХ ВЕЩЕЙ
Как только дети узнали приехавшего, они бросились к нему навстречу, хлопая в ладоши, испуская радостные крики и не слушая матери, которая напрасно пробовала удержать их около себя. Впрочем, попытки ее были очень слабые, и скоро она сама приняла участие в выражении шумного восторга, двинувшись, хотя и медленно, навстречу к путешественнику, отважившемуся на такой смелый подвиг, как приезд в их пустыню.
Вильямсу Гранмензону было пятьдесят пять лет. Лицо его, в высшей степени симпатичное, было красиво, с правильными чертами и добрым, немного беспечным взглядом. Он был высокого роста, хорошо сложен и имел очень изящные руки. Он приходился дальней родней Курти и был сильно привязан ко всей семье. Рано овдовев, он не захотел женится вторично, убежденный — основательно или нет, это уж его дело — в том, что ему не найти второго такого же ангела, каким была его покойная жена и память о которой он хранил как святыню в глубине своей души. Очень богатый и бездетный, он перенес всю свою нежность и любовь на Люси, старшую дочь полковника и свою крестницу.
— Наконец-то вы к нам приехали, — сказала госпожа Курти, протягивая ему руку. — Так вы еще не совсем нас забыли?
— Вас забыть! — живо вскричал приезжий. — Нет, вы не могли так подумать — вы слишком хорошо знаете меня!
— Я не хочу вас упрекать, но ведь вот уже восемь лет, как мы не виделись. В последний раз вы были у нас в Новом Орлеане.
— Сознаюсь в этом.
— Не огорчай его больше, — вступился полковник. — Вильямс обещал мне провести с нами целых два месяца.
— Правда ли это, по крайней мере? — спросила молодая женщина.
— Я бы с удовольствием остался у вас навсегда. Где же может быть лучше, чем здесь? Я останусь у вас, пока вы меня не прогоните! — прибавил он, смеясь.
— В добрый час, вот это я понимаю.
И она протянула Вильямсу руку, которую тот горячо пожал.
С самого приезда Гранмезон сделался в буквальном смысле жертвой детей плантатора. Люси как старшая и потому более сдержанная, чем другие дети, крепко поцеловала своего крестного отца, зная, что пользуется его особенной любовью, а потом, слегка толкнув в его объятия своего маленького брата и сестру, сказала ему с покровительственной улыбкой:
— Вот, крестный папа, мой младший брат и сестренка! Они еще не знают вас, но я им часто рассказывала, какой вы добрый, так что они уже любят вас.
Дети, застенчивые и дикие, смотрели глазами испуганных газелей на высокого старика, которого они никогда не видели, но который выглядел таким добрым, что они готовы были полюбить его.
— Правда это? — спросил Гранмезон, поднимая детей на руки и целуя их. — Так вы любите меня, мои крошки?
— О да, крестный папа! — ответили в один голос оба маленьких дикаря, уже наполовину прирученных.
— Боже мой, что за славный народ — дети! — вскричал добряк со слезами на глазах. — И какое счастье иметь детей, если они похожи на этих!
— Я тоже очень люблю вас, — сказал Джордж, — и охотно поцелую вас. Но сначала пойду посмотреть, позаботились ли о вашей лошади. Ведь я мужчина! — прибавил он с комической важностью.
