— Теперь, — проговорил индейский вождь, окончив рассказ о своем расследовании, — что думают мои друзья и какие меры намереваются они употребить в дело, чтобы избежать капкана, в который надеются их поймать скваттеры?
— Я предчувствовал опасность, — сказал Вильямс, — но этим и ограничивается все, что я мог сделать: я слишком несведущ в вещах, касающихся жизни в таких пустынных местностях, чтобы рискнуть высказать свое мнение в таком важном вопросе.
— На сколько человек можем мы рассчитывать? — спросил полковник управляющего.
— Человек на сорок, самое большее, полковник, но все это храбрый и преданный народ!
— Я знаю это. К несчастью, этого оказывается недостаточно после того, что нам сказал вождь.
— Правда, — заметил вождь, — скваттеров столько же, а у нас еще и женщины, и дети.
— Это верно, — сказал полковник. — Итак, надо рассчитывать человек на двадцать пять или тридцать, самое большое: мы совершенно не знаем планов разбойников и должны оберегать женщин и детей.
— Увы! — произнес Вильямс.
— Что делать? — спросил полковник.
— Спросим совета у вождя, — сказал управляющий. — Черная Птица — такой же мудрый советчик на совещаниях, как и храбрый воин в бою: у него, наверное, есть в голове какая-нибудь идея; недаром же он проследил этот опасный след до самого его конца и отправился в лагерь разбойников.
— Посмотрим! Говорите, вождь, что бы вы стали делать в нашем положении? — спросил полковник.
Вождь поднялся со своего места, запахнулся в плащ, сделанный из шкуры бизона, и, простирая правую руку вперед, произнес:
— Пусть слушают мои братья: великий вождь будет говорить!
Присутствующие придвинулись ближе к индейцу, который начал так:
— Цель, которую имеют скваттеры, — это месть. Чтобы достичь ее, они прибегнут сначала к пожару, чтобы поселить тревогу и страх среди защитников плантации. Прежде всего надо поместить женщин и детей в такое убежище, где до них не могли бы добраться.
Вот что сделал бы Черная Птица: за два часа до восхода солнца собрал бы женщин и детей, велел бы им сесть на лошадей и повез бы их за две или три мили, в место, которое он один знает и где они могут быть в безопасности, пока не кончится бой; потом вождь продолжал бы свой путь и соединился бы с молодыми воинами, с помощью которых, встав посреди разбойников, он уничтожил бы их усилия и в известный момент обезоружил бы их, в чем ему помогли бы и воины плантации, руководимые сильной рукой их вождя. Разбойники ничего не предпримут до прибытия воинов команчей, которых они считают своими союзниками и к которым питают доверие. Черная Птица сам поведет их к большому каменному дому, в котором устроят засаду бледнолицые. По знаку вождя воины его ударят на разбойников спереди, в то время, как воины команчи нападут на них сзади; и скваттеры будут взяты, как животное в норе, обезоруженные и связанные по рукам и по ногам раньше, чем поймут, что с ними происходит; не успеют даже подбросить особых стрел, чтобы поджечь дом.
— Это превосходный план, — живо сказал полковник, — именно тем, что так прост и легко исполним. Он наверняка удастся.
— Он и удастся, за это я отвечаю! — заметил управляющий, который за время своей военной практики имел частые нелады с индейцами.
— Я вполне разделяю ваше мнение, — сказал Вильямс. — Но, с вашего позволения, сделаю одно маленькое и невинное примечание, хотя и вовсе не критическое, избави меня Бог от этого!
— Посмотрим, что это будет за примечание! — проговорил полковник.
— Вот в чем дело: если мы так уверены в успехе, — а на этот счет не может быть ни малейшего сомнения, я гордо заявляю это, — то для чего же удалять отсюда женщин и детей? Разве они не могут спокойно остаться здесь спрятанными в доме, который предоставляет полную безопасность, как солидная крепость?
— И в самом деле, — заметил полковник, — к чему им уезжать?
— Это замечание кажется мне довольно справедливым! — сказал управляющий, взглянув на вождя. Тот улыбнулся с несколько сомнительным видом.
— Сколько женщин и детей на плантации? — спросил индеец.
— Всех около шестнадцати или двадцати, — сказал управляющий, — и из них несколько одного года и меньше.
— Хорошо! — ответил вождь, все еще улыбаясь и считая что-то про себя.
— Объяснитесь, мой друг! — сказал полковник.
— Ответить на это легко, а объяснить еще того легче. Чтобы битва оказалась удачной, — мой брат знает это, — надо все предвидеть и, насколько возможно, иметь на своей стороне все шансы.
— Это одна из тех неоспоримых истин, против которых ничего нельзя возразить.
— О! — произнес индеец. — Женщины не рассуждают, когда их дети в опасности, а дети рассуждают и того менее; их действиями руководят любопытство и страх. Крик, неожиданно вырвавшийся у женщины или ребенка, заставит врага встрепенуться, насторожиться и переменить свои намерения, и тогда наш план, успех которого мог бы быть обеспеченным, рухнет из-за неосторожности, страха или любопытства! Пусть мои братья подумают об этом хорошенько. Женщины и дети будут удалены всего на два или три часа; что же это значит в сравнении с общим спасением?!
При последних доводах индейского вождя, доводах, несомненно, важных, трое мужчин склонили головы, и спустя несколько минут вполне присоединились к плану Черной Птицы.
Между тем нельзя было терять ни минуты, и потому сейчас же приступили к исполнению плана, который был только что принят.
Глава VIII
ЛЮСИ ВЫСТАВЛЯЕТ СЕБЯ С ОЧЕНЬ ВЫГОДНОЙ СТОРОНЫ
И БЕРЕТ НА СЕБЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЗА СВОИ ПОСТУПКИ
Как мы сообщали уже, план обороны был обдуман и принят полковником, Вильямсом, Леоном Маркэ и Черной Птицей. Теоретически все было предусмотрено, но как бы дело пошло на практике — одному Богу известно, потому что, к несчастью, от теории до практики еще очень далеко: самые прекрасные и удивительно составленные на бумаге планы часто внезапно разбиваются о непреодолимые препятствия, когда дело доходит до их исполнения. Одна из поговорок — этих мудрых изречений народа, как говорят, — гласит, что «кто не принимает в соображение непредвиденных случайностей, тот всегда ошибается в расчете», что, конечно, очень неприятно. Так случилось и на этот раз.
Женщины не рассуждают, когда дело касается их, детей: любовь матери бессознательна, как и все сердечные влечения. Ребенок — это все для матери; она живет им одним, видит только его, и если дело идет о его жизни — самая кроткая и мягкая мать находит в себе силы, чтобы противостоять самым логичным доводам. Так было и на плантации: женщины отказались покинуть дом и скрываться со своими детьми вдали от всякой помощи. Откровенно говоря, они были правы, не желая покидать мужей, братьев, друзей. Совет вождя команчей, строго логичный с точки зрения нравов краснокожих, являлся нелепостью для белой расы, стоявшей на такой ступени цивилизации, когда невозможно принимать подобных мер. Действительно, индейцы в военное время, прежде чем вступать в битву, прячут своих жен в чаще леса, чтобы спасти их от жестокости врагов, и женщины, с детства привыкшие к кочевой жизни в прериях и лесах, к жизни под открытым небом, и не затрудняющиеся в добывании себе пропитания, находят вполне естественным, что их отцы, мужья и братья поступают с ними таким образом: во время этой добровольной ссылки, иногда очень продолжительной, образ их жизни почти не меняется. Индейцы знают все это очень хорошо, почему и не беспокоятся о них, так как уверены, что по окончании войны найдут их совершенно такими же, какими они были и раньше. Но у цивилизованных народов другие нравы, другие условия жизни, идеи и обязанности. Основы их семейной жизни более прочны и глубоки. Благодаря нравственным связям муж обязан — как по закону, так и в силу привязанности — содержать и охранять свою жену, которая привыкла находить в нем поддержку.
