— Кто станет решать, что уместно, а что нет в твоем новом мире? — спросила я с резкостью, которая удивила меня саму.
— Ученые, политики, писатели. Нас больше, чем ты представляешь, Янан. Некоторые уехали в Париж, но и здесь у нас полно сторонников. — Хамза говорил тихо и быстро. — Мы издаем журнал под названием «Харриет». Возможно, ты видела его в библиотеке дяди. Ходжа коллекционирует реформистские издания, хотя не знаю, читает ли он их. А вот тебе обязательно надо читать наш журнал, Янан. Мы собираемся выкорчевать все старое и гнилое в нашей стране и посадить в благодатную почву зерна науки и рационального мышления.
Меня крайне встревожили масштабы предлагаемых перемен. О какой науке и рациональном мышлении может идти речь?
Однако я не противоречила ему и даже обещала просмотреть журнал.
Хамза улыбнулся мне и тихонько потянул за локон, который выбивался из-под шелкового платка.
— В течение некоторого времени я не буду навещать тебя, принцесса. — Мягкие тягучие гласные и свистящие французские звуки радостным хороводом кружились вокруг меня, приглушая неприятную новость. — Я отправляюсь в путешествие.
— Надолго? Куда ты едешь? — спросила я грустно.
Он покачал головой:
— Не могу сказать даже тебе. Надо соблюдать осторожность. Султан распустил парламент. Он уступил треть империи русским. Если бы не англичане, мы потеряли бы Стамбул и большую часть страны. И вот теперь, в тот момент, когда мы, как никогда ранее, нуждаемся в Европе, султан грозится в роли калифа возглавить мусульманское движение. Нам пора действовать. Мы же турки, Янан. Наши предки скакали по азиатским степям, причем женщины ни в чем не уступали мужчинам. Турецкая империя не нуждается в религии, противостоящей цивилизации. — Он взял меня за подбородок и добавил совсем тихо: — Не все ждут перемен. Я не хочу неприятностей для тебя и твоих родственников, поэтому больше не буду приезжать сюда.
— Но ведь здесь твоя семья.
Я злилась на Хамзу и политику, которая отнимала его у меня, и не считала бесполезными те вечера, в ходе которых изучала исламские тексты вместе с дядюшкой Исмаилом. В негодовании отступила назад. Он так крепко схватил меня за руку, что мне стало больно.
— Хамза! — вскрикнула я и отпрянула. Однако он прижал меня к себе, так что наши головы почти соприкасались.
Он положил какой-то предмет в шаль, повязанную вокруг моей талии, и прошептал:
— Твои глаза сверкают как это морское стекло.
Затем отпустил мою руку и, не говоря ни слова, вскочил на лошадь и ускакал прочь. Пошарив в складках шелка, я извлекла оттуда зеленый камень, который, казалось, светился изнутри. Он находился в филигранном позолоченном футляре, висящем на изящной цепочке.
Мог ли камень быть осколком бутылки, многие годы пролежавшим в море, где его основательно промыло водой и как следует почистило песком? Тогда мне казалось, что в этом есть некий неуловимый метафорический смысл.
Глава семнадцатая
ТРЕТЬЕ ИЮЛЯ 1886 ГОДА
«Дорогая Мейтлин!
У папы опять случился приступ. Полагаю, убийство Мэри Диксон очень расстроило его. Он не переносит упоминаний о любой смерти. Теперь отец ночует в библиотеке и принимает пищу там же. В будущем я постараюсь оградить его от излишних переживаний. В остальном отец бодр и активен, как всегда, и сам работает с многочисленными бумагами. Недавно папа отказался от услуг секретаря, так как, по его словам, перестал доверять ему. Возможно, он прав. После увольнения этот человек, вместо того чтобы купить билет на пароход до Англии, остался в Стамбуле и устроился на работу торговым агентом. В Эссексе такие вещи могут показаться несущественными, однако здесь всегда нужно быть начеку и опасаться тайных агентов султана. Вообще никому нельзя доверять, даже англичанам. Меня все еще беспокоит озабоченность Асмы-султан состоянием здоровья отца. Многие ли знают о его болезни?
Я начинаю задумываться о том, как долго мы еще пробудем здесь. Жизнь оттоманских дам достойна восхищения, хотя в их поведении есть что-то инфантильное и непонятное европейскому уму. Женщины заняты исключительно интригами, они походят на ссорящихся детей, вот только последствия конфликтов могут оказаться довольно плачевными. О, эти женщины вовсе не такие изнеженные и пассивные, какими кажутся на первый взгляд. Они могут моментально выйти из состояния апатии и начать повелевать. Просто они не столь цельные натуры, как европейки.
Как видишь, я придерживаюсь объективности в своих описаниях и меня больше «не заносит», как ты выразилась в предыдущем письме. В наши дни, впрочем, семьи турецких должностных лиц, которых мне приходится время от времени навещать, живут точно так же, как мы с тобой. Женщины носят платья, сшитые по последней парижской моде. Думаю, дамы в Эссексе даже несколько отстают от знатных турчанок. Мужчины также одеваются по-европейски. Мужья и жены обедают за одним столом, а потом расходятся по своим комнатам. Точно так же поступаем и мы у себя дома. Правда, их вкусы в отношении интерьера квартир несколько грубоваты. Вешалка, например, может находиться рядом с фортепьяно. И они очень любят хвастаться, выставлять себя напоказ. Порой чрезмерное количество драгоценностей портит самое замечательное платье. А мужчины носят на голове такие смешные цветочные горшки с кисточкой. Тем не менее они привыкают к цивилизованному поведению, как дети учатся ходить. Если у меня здесь будет свой дом и семья, я обязательно приглашу тебя, Ричарда и детей. Думаю, Восток покорит вас, как он покорил меня.
Я сижу в тени под соснами и слышу бодрые гудки паромов, курсирующих по Босфору, который плещется прямо за стенами посольства. О, как бы я хотела поговорить с тобой и поделиться мыслями! Следуя твоему совету, я пытаюсь держать под контролем свое воображение. Зухра прибудет в Стамбул через несколько дней. Хочу сразу же навестить ее и обо всем расспросить, еще до того, как расскажу о ней Камилю.
Знаешь, он приходит ко мне, мы сидим на кухне и дружески беседуем, словно муж с женой за чашкой чая. Сегодня вечером он приглашен к нам на ужин. В последнее время я часто вспоминаю нашего повара, месье Менара. Наверное, я старею, раз начала думать о прошлом. Но, как ты любишь повторять, никто не может отнять у нас будущее.
Я опять много гуляла, моя дорогая сестра. Ты говоришь, что с интересом читаешь мои отступления и они отвлекают тебя от повседневных обязанностей. Мне же кажется, что я слишком увлекаюсь длинными посланиями. Хочу сказать в свою защиту только одно: я никогда не чувствовала в себе такой приток жизненных сил. И с кем же мне поделиться радостью, как не с любимой сестрой, с которой у меня столько общего. Прости, если я отнимаю у тебя много времени отчетами о своей жизни. Я отлично знаю, как ты занята.
По обыкновению, шлю тебе и твоим мужчинам горячие приветы. Очень хочу наконец увидеть моих славных племянников.
Твоя любящая сестра,
Сибил».
Глава восемнадцатая
СУДЬБА-КИСМЕТ
После ужина Сибил и Камиль стоят на балконе второго этажа и смотрят на тускло освещенный город, простирающийся за каменной стеной, окружающей территорию посольства. Сумерки сгущаются. Босфор представляет собой некий вакуум, его не видно, однако он ощущается совсем рядом. Неподалеку гирлянда фонарей покачивается между минаретами мечетей, обозначая праздник и конец месячного поста. Над куполом висит тонкий, как обрезанный ноготь, месяц.
