— Сам разбирайся, — огрызнулся Терехов. — Больной он, на всю голову... Кобылу теперь ловите!
— Где Мундусов? — засуетился Жора. — Ну-ка, живо догнать, поймать, привести!
Солдаты подхватили невменяемого, но всё-таки живого туриста и поволокли на заставу. Репьёв приобнял Андрея.
— Ну, пошли, Шаляпин, у меня баня горячая. Погреемся, снимем первый парок! Мы со снегом начинаем каждый вечер топить. Наряды приходят со службы — и в парную! Уже традиция... И ни одного заболевшего! В смысле — простудой. Так что милости прошу. В любой вечер!
Его словоохотливость выдавала чувство вины: всё-таки совесть была, почуял, что переборщил со своими приколами.
— Пешком не набегаешься, — проворчал Терехов. — А мою лошадь твои бойцы проворонили!
— Ничего, изловят, — заверил однокашник. — Кобыла — не девица. Ну, прости. Ну, прикололся я! Заодно тренинг для бойцов...
Он ещё курсантом прикалывался подобным образом, за что его, лучшего из лучших, чуть не выперли из училища. Об этом курсовые офицеры любили вспоминать. Спасли Доска почёта, трудолюбие, учёба на отлично и чистая карточка взысканий. Однажды, по уговору, будто бы поссорился с однокурсником, демонстративно бросил перчатку в лицо и вызвал на дуэль. Стрелялись в присутствии двух секундантов холостыми — оба «случайно» промахнулись. Оказывается, смысл поединка был совершенно неожиданный: хотели выявить таким образом стукачей на курсе. Выявили: на сто человек оказалось всего двенадцать, которые успели доложить о предстоящем поединке, и трое ещё попали под подозрение.
В теплом предбаннике был накрыт скромный, по военным меркам, стол: чай в электрическом самоваре, бутерброды, варёные яйца и печенье. Подчинённые отлично знали вкусы и привычки командира: дело в том, что в училище Репей был известен ещё как вечно жующий курсант. Что вкупе с пристрастием к приколам, подъёму тяжестей, чтению и учёбе. Беспощадные физические упражнения требовали постоянной подпитки, и он всегда что-нибудь ел. Чтот неутоляемый голод тоже сделал его известным, а сам Жора оправдывал такую страсть трудным детством: мол, на помойке вырос. Можно было, говорят, ночью разбудить и предложить любую пищу — съест и снова уснёт. Особенно любил варёные яйца, и когда его курс выпускался, младшие товарищи подарили семьсот штук — каждый по одному. Хотели по паре, но в ближайших магазинах Голицына закончились яйца.
Пока Репей раздевался, успел очистить и съесть между делом три яйца, при этом ни на секунду не умолкая. Четвёртое прихватил в парную. Терехов выпутался из мокрой химзащиты, одежды и нырнул следом за ним. В первый миг показалось прохладно, хотя от каменки изливался тугой осязаемый зной.
— Нет, я в самом деле не знал, что ты идёшь! — клятвенно заверил Жора с яйцом во рту. — И это не прикол. Во-первых, откуда у тебя конь? А дозор сообщил: идут двое с навьюченной лошадью. Контрабандисты...
— Коня же твои служивые поймали и привязали возле палатки!
— Погоди, — судя по кадыку, Репей проглотил яйцо, не разжёвывая. — Кто поймал?
— Солдатики твои! Алтаец, наверное...
Жора зачерпнул кипятка, но на каменку не плеснул — поставил ковш и сел.
— Мундусов в суточном наряде по заставе, — почему-то промолвил он обречённо. — Моих там не было...
— Тогда кто?
Жора вспомнил, что хотел сделать, и саданул на каменку полный ковш. Терехов запоздало присел, схватился за уши. Репей и здесь показывал превосходство, не дрогнул под волной огненного пара и демонстративно залез на полок. Андрей сдёрнул с гвоздя пилотку, натянул на голову и опустился на лавку. Он всё ещё ждал хоть какого-нибудь вразумительного ответа, однако Репьёв крякнул и повеселел.
— Слышь, Андрюха, — панибратски заговорил он. — Всё хочу спросить... У тебя семья есть? Дети?
— Два сына, — не сразу отозвался он. — Ты зубы мне не заговаривай. Кто поймал и привязал кобылу? По-алтайски, между прочим, на удавку...
— Да хрен знает кто, — отмахнулся капитан. — Не обращай внимания... Так ты счастливый папаша? Отличный семьянин?
Терехова подмывало ткнуть Репьёва носом, указать ему место, подчеркнуть, что он давно уже не самый первый, не самый лучший при всех старых привычках. Судя по всему, семьи у капитана не было: женскую руку на мужчине сразу заметно, а этот какой-то чисто по-армейски подшитый, наглаженный, причёсанный и вечно голодный.
Но почему-то в бане врать не хотелось, возможно, потому что сидели голые.
— С моей работой, мать её... — вместо хвастовства выругался Терехов, потрафляя тем самым самолюбию однокашника. — Торчу месяцами по тундрам... Между прочим, я же потом туда вернулся!
— Куда — туда?
— На третий этаж, откуда прыгали.
— Да ну?
— И женился на Светке. Ты помнишь Светку?
— Я их и тогда-то путал... Неужели ты вернулся?
— Через пять месяцев, добровольно-принудительно. Светка привезла родителей, ковёр и показала живот. Прямо в кабинете начальника. Ты уже тогда давно выпустился.
Жора не дослушал, занятый своими мыслями, и тоже врать не захотел.
— Двух подруг сюда привозил, — вдруг признался он. — Одна выдержала почти год. Верхом ездить научил, стрелять. Все условия вроде бы создал... Вторая через три месяца сбежала. Только стрелять и научил. С туристами договорилась и, пока объезжал территорию, слиняла. Третья сама пришла: возьми, говорит...
— Да ты многожёнец!
Репей на шутку не отозвался.
— Есть тут у меня один проповедник полигамии. Мешков фамилия, здешний шаман, лекарь или хрен знает кто. Шарлатан, в общем. Но у самого несколько жён, почти официально, все знают... Он третью подругу мне и подбросил. Женщин тут колбасит. Тоже что-то вроде похмельного синдрома. Первые две приехали от любви пьяные. На Укоке протрезвели...
— А третья?
— Третья — наоборот, опьянела. И живёт.
— С тобой?
Жора то ли посожалел, то ли похвастался:
— Я — убеждённый холостяк.
— Тебе сколько до пенсии, холостяк? — спросил Терехов. — Года два осталось?
И испортил начавшийся было душевный разговор.
— А я не до пенсии здесь! — задиристо произнёс Репей. — Я служу Отечеству.
Сказано было не для красного словца, и Андрей сообразил, что задел за живое. Примолк, уважая чувства хозяина, но Жора не унимался.
— Это тебе на гражданке можно выдрючиваться. Надоело — ушёл и сиди дома, в тепле. Там семья, сыновья...
— Да у меня тоже всё хреново, Жора! — Терехов вздумал поправить положение. — Дети со Светкой, а мы давно развелись. Семью обеспечиваю, но живу отдельно.
Репьёв взметнулся, словно грозный орёл со скалы, и закружил над головой.
— Подумай, что ты мелешь! Развелись! У тебя два сына! Детям отец нужен, а не твоя бродяжья работа. И не деньги!
