Признаваться Терехову было трудно, однако и умолчать невозможно — это всё время грызло и скребло душу, хотя вины Жориной в том не было.
— Мать Светкина перед смертью призналась, потом и Светка подтвердила... Она не Светка, а Людмила! Они паспортами поменялись.
Жора потряс головой, соображая.
— Ну и что?
— Ничего! Светка тогда со мной спала, а ты с Людмилой!
— Неужели запомнил? Я их путал...
— У меня не бывает похмелья и голова всегда ясная.
— А мне было дурно, — признался однокашник. — Прыгнул и думаю — зачем? Все могло бы быть по-другому...
— Поздно крыльями хлопать. Настоящая Людмила давно замужем. И тоже голову мужу дурит. На самом-то деле она Светка! Та, что со мной была. Думаю, мой первенец — твой сын, кстати, Егором зовут. Почти что Георгий.
— Да ладно, — насторожился тот. — Это проверять надо! Есть же сейчас генетическая экспертиза!
— Не буду. Что проверять, если на тебя похож?
— Да брось ты! — Репей встряхнулся, но ошеломления не стряс. — Гонишь? Кончай шутить!
Терехов молча сходил в предбанник, принёс бумажник, развернул и показал фотографию двух улыбчивых пацанов, разновозрастных, но очень похожих друг на друга. Жора вцепился, поднёс к свету и долго вглядывался. Потом поскрёб стриженый затылок.
— Ничего общего... Хотя что-то есть. Но глаза у обоих карие! У меня — голубые!
— Ты хоть помнишь, какие были у Людмилы?
— Откуда? Сидели при ёлочных свечах.
— У Людмилы зелёные.
— И у тебя синие! Тут ещё надо разобраться, чьи это дети!
— Мои, — Терехов отнял бумажник.
— Нет, я не спорю! Бывает... Но в твоём Егоре что-то есть.
— Ничего нет, это я так, прикололся. Оба мои.
Репьёв шутку оценил, опомнился, и в тоне послышалась нравоучительность.
— Тебе вертеться поздно, Шаляпин! Женился, детей завёл — живи. Светка, Людмила... Какая разница, если их мать родная не отличала? А можно и с обеими сразу, как Мешков.
— Я отличал.
— Что же не отличил?
— Наехали родители! Начальство... Тогда ещё нравы были советские.
— У нас с Людмилой ничего не было, — вдруг признался Жора, хотя раньше хвастал об обратном. — Это я хорошо помню. Ну, какой из меня был!
— Это у меня не было ничего! Ушёл в аут...
— Они махнулись паспортами? Вот сучки, а?!
— Так что я жил с твоей Людмилой. И это не прикол.
— Нас с тобой просто затащили в постель, — примирительно заключил Репей. — А если ты вернулся, женился — воспитывай детей!
— Ладно тебе лечить-то, — огрызнулся Андрей. — У самого душа болит, как вспомню — трясёт...
— Большие пацаны?
— Егору двенадцать. Никите десять...
— Самый сложный возраст! А ты их бросил.
Вот он всегда был такой ядовито-жёсткий и наглый, когда хотел кого-либо унизить.
— Никого я не бросил, — Терехов и впрямь ощутил предательское чувство виноватости и желание оправдаться. — Закончу работу, будут со мной. До следующей командировки.
Репей метнул полковша воды на каменку, тупо последил, как расходится жар.
— Дай-ка ещё разок гляну, — и потянулся к бумажнику. — Егор в каком месяце родился?
— Не дам! — Терехов спрятал бумажник. — А родился в сентябре, как положено...
Жора не настаивал, но выглядел как-то непривычно рассеянным и настороженным одновременно.
— Чёрт возьми! Жил и не знал, что так всё обернётся... Махнуться паспортами — и другая судьба! Они в Новосибе живут?
— Закатай губёшку, Репей! Поезд ушёл.
Тот взял распаренный веник.
— Значит, так...
Сделать окончательное заключение ему не дал стук в дверь, и сразу же на пороге парной очутился старлей, его заместитель.
— Допросили задержанного, товарищ капитан!
— Ну? Докладывай, это свой, — кивнул на Терехова.
— Документов нет, но его сержант Рубежов опознал, — сообщил заместитель. — Владимир Зырянский, родом из Зыряновска, гражданин Казахстана. Местное погоняло — Зырян, Вова Чёрный и Опер. Когда-то опером в милиции работал.
— Не помню такого.
— Да у него ещё отец — крупный ментовский начальник в Казахстане.
— Костоправ, что ли?
— Костоправ! Все они здесь костоправы... В прошлом году только дважды задерживали за незаконный переход. По оперативным данным, нынче у него пятая или шестая ходка...
— И что — отпускали? — возмущённо спросил Жора.
— Ваша установка была: казахов выпроваживать без протокола. Только личность установить. Наряд устанавливал, докладные имеются.
Репьёв покосился на однокашника, хотел что-то сказать гневное, однако спросил лишь грубовато:
— Зачем костоправ к нам опять прётся?
— Да вы же знаете, он с тараканами, товарищ капитан, — охотно сообщил старлей. — Его за это из ментовки уволили. Он же у Мешкова в команде состоял. А шаман у него подругу отнял и себе в жены взял. Макута её зовут, с Украины родом. Вот она, говорят, и в самом деле суставы лечит.
— Погоди, так у него сколько теперь жён?
— Вроде, три основных. Остальные — любовницы. Впрочем, там трудно разобраться...
— Вот гад! — восхитился Жора. — У него есть одна медсестра, классная девка. Не помню, как зовут... Голос завораживающий, просто шаманка!
— Лагута, — подсказал зам.
— Верно, Лагута. До чего же хороша! И ведь идут за него, дуры!
— Эта, вроде бы, тоже адекватная. И Макута — фамилия.
— Почему я не знаю про Макуту?
— Вы в отпуске долго были.
— Понятно! Надо к ней на массаж попасть. — Жора глянул на однокашника. — Шея у меня болит, остеохондроз. 11оказан южный морской климат. Она хоть ничего лечит?
— Не пробовал, товарищ капитан, — многозначительно признался старлей. — Зырян от шамана ушёл. Теперь сам водит клиентов через границу, будто на «места силы». И руками лечит. Триста баксов с каждого лоха.
— Можешь не продолжать, — перебил Жора. — Заприте костоправа, утром разберёмся. А эту третью жену — ко мне.
Найди предлог. Пропуска явно нет, с Украины... Как её имя?
— Макута. Но это, вроде, фамилия...
— Завтра же эту Макуту в мою опочивальню!
Заместитель глянул на Терехова и оправдался:
— Опочивальня — это рабочий кабинет.
