Потом начальство допытывалось:
— Ты видел у него в руке топор?
— Нет, — честно признавался Терехов. — Темно было.
— А как же узнал, что идёт с топором?
— Услышал...
— Как можно услышать топор? — негодовали командиры, которым кровь из носа этот моджахед нужен был живым.
Сейчас он потерял не только голос, но и слух, и не уловил звона топора, который явственно слышался ещё по дороге, когда выбирались с плато Укок.
И это был крах всех планов. Чёрную сову Алеф вернут на место преступления, то есть на Алтай, откуда она с такими трудами вырвалась, осудят и посадят в клетку. Да, помочь ей можно, например, нанять хорошего адвоката, но совсем уберечь от тюрьмы — уже нет, а значит, нет никакой надежды на её скорое выздоровление.
А была! Фантастическая, призрачная, почти нереальная, но она, эта надежда, существовала. И самое главное — Алефтина верила в неё неистово, как всякий, уже отчаявшийся и обречённый человек.
Вряд ли со своим странным, неизлечимым иначе заболеванием она вынесет лагерную жизнь.
От этих тоскливых мыслей приговорённого к казни Терехов ощутил естественную реакцию организма — сонливое, цепенящее состояние. Срабатывал некий предохранитель перегрузки, отрубало сознание и чувства. Он лёг на матрац, подвернув его край вместо подушки, и не задремал — на минуту забылся. И скоро встрепенулся: краткий, мимолётный сон, будто свежий ветер, смёл хмарь сознания и чувств, развеял давящий тяжёлый туман. Андрея будто озарило: организовать побег! И это единственный способ спасти чёрную сову. Пойти на сделку, которую предложил опер, признаться: дескать, жена, будучи ещё невестой, что-то такое говорила. А оказавшись на свободе, приготовить всё для перехода на плато Путорана: купить горный снегоход, топливо, нарты, чум в комплекте и ждать момента, когда Алефтину повезут в аэропорт. Отбить её по дороге на Алыкель несложно, машины из-за снежных заносов идут медленно, устроить пробку — запросто. А полярная ночь поможет! Вряд ли будет большая охрана, чтобы перевезти женщину, скорее всего, водитель и один сопровождающий. Милиционеры в Норильске особой расторопностью не страдают, в самолёте брали хоть и жёстко, но не очень-то профессионально, мешали друг другу, пыхтели от волнения и усердия. Настоящие бойцы не пыхтят, и вообще не услышишь, как дышат, словно музыканты духового оркестра.
Выхватить из рук конвоира, кинуть поперёк седла снегохода и умчать в лихую и снежную круговерть. Попробуй, догони в метельной ночной тундре, когда под руками нет другого снегохода! Даже если предположить невероятное, что погоне станет известно, куда направляются беглецы, сыскать их на Путоране полярной ночью, в этой безлюдной горной стране размером с Францию — нереально. Полк МВД не поможет.
Решение было и нравилось Терехову, но он чуял его незрелость, ибо слишком уж складно всё получалось, в расчёт не входили поправки на отклонение луча по метеоусловиям — он мыслил, как геодезист, поэтому несколько часов ещё прорабатывал деталировку плана, разбивая его пошагово, на этапы. Затем подвергал критическому анализу, прокручивал в центрифуге каждый, чтобы отсеять лишнее, и ещё раз беспощадно шерстил сухой остаток. Скомплектовал в уме даже все вещи, которые следует купить, вплоть
до мощных кусачек, которыми придётся сразу же перекусывать наручники, если повезут закованной. Ей нужны будут свободные руки, чтоб удерживаться на снегоходе. Первые километры побега гнать придётся по целине, вслепую, по намётам. Машину будет кидать, как на трамплинах.
Пока он строил планы, принесли ужин — рыбный суп из ряпушки. Обед тоже приносили, но эмоционально униженный и растерзанный, он даже не запомнил, что съел. А тут с удовольствием выхлебал алюминиевую миску и голода не утолил, но пища добавила решимости.
— Позови опера, — потребовал Терехов у надзирателя, выдавая пустую посуду.
— Какого опера? — опешил тот.
— Который меня допрашивал!
— Это не опер, — был ответ, — это прокурор.
— Прокурор?!
— Ну да, дежурный прокурор города.
— Зови его. Хочу сделать заявление.
— Так он отдежурил и уже дома. Утром будет другой — сообщу.
Терехов думал, сидя на полу у двери, и прислушивался к шагам в гулком коридоре. Он знал, что Алефтина передвигается бесшумно, как и полагается чёрной сове Алеф: почему-то надеялся услышать и узнать её шаги, если поведут на допрос или с допроса. Несколько раз он улавливал стук армейских ботинок и некий шорох, вторящий им, напрягался, готовый окликнуть её по имени, однако музыкальным слухом угадывал природу смутного звучания.
Милиционеры в изоляторе не заправляли штанин в бер-цы, и они шаркали при ходьбе о бетонный крашеный пол. Он стал наконец-то опять слышать пение лезвия топора, но слишком поздно...
Лишь к полуночи, к концу первых суток, ему пришло в голову, что с ним очень уж лениво и неохотно работают. Или не желают заниматься чужими делами, тем паче преступлением, произошедшим несколько лет назад в другом регионе, или своих дел невпроворот. Но было бы что предъявить, не раз бы дёрнули на допросы и очную ставку с женой организовали бы. А то манежат, тянут что-то, время же идёт, и ещё через сутки по закону его должны выпустить. Сева Кружилин, сидевший за решёткой, просветил: задерживать без обвинения положено всего на сорок восемь часов. Они же не торопятся, замороженные какие-то! И слишком долго ждут материалов дела, будто у них тут электронной почты нет, бумаги на оленях возят. Скорее всего, они вообще не знают обстоятельств уголовного дела, по которому Алефтину объявили в розыск. Иначе прокурор хотя бы назвал фамилию шамана Мешкова, которого она укатала на аркане.
Вторая ночь в Заполярье оказалась ещё длиннее, Терехов успел выспаться дважды и на свежую голову ещё раз продумать детали побега. Он снова сидел возле двери, слушал шаги и думал. Вариант оставался единственный: отбить чёрную сову по дороге в Алыкель, но сам он из застенков Норильска мог выйти двумя путями. Основным оставался признательный, то есть покаяться перед прокурором, принять его предложение, перейти на роль свидетеля, освободиться и ждать, когда жену повезут в аэропорт. Второй вариант — самый желанный, щадящий, но маловероятный: подождать истечения вторых суток, выйти на волю по закону о задержании и сразу же готовиться к приёму Алефтины на дороге. О том, что и её могут выпустить, он и мечтать не смел: службы в органах действовали хоть и вяло, однако с результатом, и Севу Кружилина сыскали и арестовали на второй день, как прибежал на Укок. Правда, напарник сломал руку офицеру ФСБ, а здесь женщина всего лишь чуть не убила мужика, да ещё какого-то шамана с Алтая.
До полудня Терехова не допрашивали, и он помалкивал, не делая попыток вызвать следователя через надзирателя. Пусть всё пока идёт, как идёт, требовать освобождения можно в полночь, когда истечёт время. Опять принесли супчик из ряпушки, слипшиеся макароны, и после обеда, когда он прилёг на матрац, вдруг загремела дверь.
