— Терехов, на выход!
Его привели в ту же допросную комнату, где теперь сидела женщина лет тридцати, с тонкими ручками и птичьей шейкой. Показалось, что это назначенный ему адвокат, но по одному только её взгляду понял — не угадал.
— Я дознаватель, — представилась эта птичка. — Подпишите протокол. И собирайтесь в суд.
— Какой протокол? — слегка опешил Андрей, и голос совсем сел.
— Говорите громче! — потребовала она.
— Не могу.
Дознаватель наконец-то вгляделась в задержанного, заметила пятно засохшей крови на свитере.
— Что у вас с шеей? — спросила чуть испуганно.
И косвенно подтвердила: в Норильске ничего ещё не знали об обстоятельствах дела!
— Ваши костоломы! — опять пожаловался Терехов.
— При задержании вы оказали силовое сопротивление сотрудникам милиции, — голосок у дознавателя тоже был птичий. — Оторвали погон и пуговицу.
— Ничего я не рвал! — мгновенно взвинтился Терехов, чуя, как рушатся все его замыслы. — Нас схватили внезапно! И грубо!
— Из салона самолёта вы вышли добровольно?
— Меня вытащили!
— Потому что вы сопротивлялись!
Так кричали тоскливые зимние синицы в лесу.
— Ничего подписывать не буду! — филином пробухтел Андрей. — Сейчас вы тут напридумываете причин!
— Хорошо, запишем: от подписи отказался, — пропищала она. — Это ничего не меняет. В суде получите пять суток ареста.
— Откуда вы знаете?! — уже совершенно напрасно взъелся он. — Вы за судью решаете? Да вы тут оборзели от чувства власти! Я свою шею судье покажу!
— Знаю, сколько дают за сопротивление, — невозмутимо прочирикала она.
У Терехова тут же родилась мысль: бежать, когда повезут в суд. Он понимал, родилась от бессилия и отчаяния, но ничего другого в тот момент в голову не приходило.
— Где моя жена? — урезонивая чувства, спросил он. — Хоть что-нибудь человеческое вы можете сказать?
— Вероятно, она в прокуратуре, — подумав, сказала дознаватель. — Я въезжала во двор ИВС, навстречу попалась прокурорская машина.
— Ей тоже шьют сопротивление? И повезут в суд?
— Ну, почему же шьют? Мы не портные. Мы выполняем приказы и свой долг.
Вступать с ней в пикировку не имело смысла, но очень уж хотелось выдернуть из её хвоста хотя бы одно распушённое перо.
— Ваш долг — мытарить в клетках безвинных птиц? — спросил Терехов.
— Безвинных не бывает, — заученно пискнула синица. — А вы — птицы ещё те. Неизвестно, что за вами тянется...
И замолкла. А Терехов окончательно убедился: они ещё ничего не знают об уголовном деле против Алефтины! Значит, не всё потеряно, если что — и пять суток можно отсидеть.
Он думал, что его сразу же повезут в суд, но отправили обратно в камеру, лишь через два часа пришли два здоровых конвоира с дубинками и наручниками, сковали руки и вывели во двор. Терехов глотнул свежего снежного воздуха — и закружилась голова, будто выпил рюмку на голодный желудок. Он стоял между этих красномордых верзил в охраняемом дворе изолятора, дышал глубоко и уже ощущал свободу: ждали автозак. Конвоиры тоже дышали, видно, насидевшись взаперти, и выглядели вполне миролюбиво. В это время ворота отъехали в сторону, и во двор вкатилась залепленная снегом старая «Волга». Андрей не увидел — почувствовал, что сейчас перед ним явится Алефтина. И в самом деле: из салона выскочил худой милиционер и вывел её, галантно подав руку!
Терехов не раздумывал ни одного мгновения — оттолкнул конвоиров, и те, как подрубленные, одновременно рухнули на снег. А он, уже случайно, сшиб худого возле машины и сграбастал Алефтину, обхватил, перекинув скованные руки через её голову, как спрут добычу. Кожаная маска покрывала лицо и часть головы, но она, никогда не бывшая в его объятьях, мгновенно узнала его руки и сжалась, влипла в них, прижавшись щекой к бороде. Чёрная сова ещё не пропиталась запахами тюрьмы и по-прежнему источала насыщенный аромат ландыша, особенно её припорошенные снегом влажные волосы.
— Держись, сова, — прошептал он ей в самое ухо. — Я вырву тебя отсюда!
Первым вскочил её тощий конвоир, но вместо того чтобы растащить супругов, стал охлопываться от снега. Поелозив на земле, встали и верзилы, выхватили палки, кинулись к машине, но почему-то тоже не посмели разорвать эти объятья.
— Спасибо, что женился на мне, — прошептала Алефтина и вжалась губами в бороду. — Не думала, что это так важно. Мне сидеть будет легче...
— Я украду тебя из тюрьмы, — повторил он слова, кем-то подсказанные в этот миг и прозвучавшие выспренно.
— Мне светит десять лет темноты, — её губы щекотали лицо. — Сейчас в прокуратуре сказали. Но теперь я их вытерплю.
— Вырву из темноты!
— В этом мире за всё надо платить.
— А другой существует?
— Существует — там, где живут белые совы.
У него вдруг сердце сжалось.
— Я не оставлю тебя!
Договорить он не успел, потому что их всё-таки растащили в разные стороны и развели по углам двора, но как-то участливо, беззлобно, как тренеры разводят боксёров на ринге. Было ощущение, будто конвоиры прижали его к канатам, заслоняя вид.
— Благодарю тебя! — напоследок крикнула Алефтина в пространство тесноватого изоляторного двора.
Терехов услышал её, но не увидел. И ещё услышал пистолетный выстрел защёлки автоматического замка стальной двери.
17
На ступеньках Терехов сбил снег с бушлата и, удостоверяясь, что всё это ему не грезится, ещё раз глянул на привязанных к поручням коней. Гнедой жеребец и серая кобылица были реальными, можно протянуть руку и потрогать. И рогов на их лбах не чудилось — ни костяных, ни лучистых, только аккуратно подстриженные чёлки с тающим на них снегом.
Он распахнул дверь, и в лицо дохнуло тёплым весенним днём, лесом и запахом ландыша. Разглядеть что-либо оказалось невозможно, света от мерцающих угольев в поддуве печной дверцы хватало лишь для того, чтобы разглядеть гордый профиль женщины в кресле.
Какой-то утлый, призрачный свет появился через несколько секунд после того, как он закрыл за собой дверь. Это была подруга Репьёва, для которой предназначался этот домик на колёсах: никто иной не нашёл бы выключателя, болтающегося на проводе между газовой плитой и биотуалетом. Аккумулятор за ночь работы электростанции зарядился, однако ночник оказался укрыт солдатской плащ-палаткой. Но даже при таком освещении было видно, что Ланда восседает по-царски, откинув красноволосую голову на спинку кресла-трона, установленного здесь для неё. Почему-то сразу подумалось, что намерения Жоры были изначально обречены на провал, зато перспектива обратиться в Лунохода — самая близкая. Они оба были слишком честолюбивы, горделивы и властны, чтобы соединиться в пару, но таких женщин мужчины не забывают никогда. И не случайно она источала запах ландыша, цветка нежного, изящного и даже лекарственного, однако несущего смертельный яд. Говорят, желательно даже помыть руки после того, как нарвёшь такой майский букет.
