— Всё сгорело вместе с картинами, — призналась она. — Здесь я бессильна...
— Но ты же как-то умудрилась спрятаться в ванной комнате, где всё на виду?
— Они просто плохо смотрели, потому что боялись... Ты откупился?
— Откупиться от прокуратуры никаких денег не хватит.
— Я поняла... Заплатил Мешкову — и тот закрыл дело?
Терехов засмеялся.
— Подумай сама: как бы я связался с Мешковым? Я тоже сидел в камере. Даже телефона не было.
— Почему выпустили?
— Не знаю, — откровенно признался он. — Может, дело закрыли и больше не разыскивают?
— Репьёв говорил: срок давности — десять лет. А прошло всего пять.
— Ты таскала его на аркане? Нанесла ему увечье?
— Жалею, что не превратила в отбивную, чтоб воронам было легче расклевать!
— Не надо меня пугать. Я не боюсь.
— Не пугаю... Ничего не понимаю!
— Давай не будем гадать, — заключил он. — Пойдём в гостиницу. Тебе нужно успокоиться.
Они пешком добрели до гостиницы «Полярная звезда», вывеска которой читалась отовсюду, сняли двухместный номер, и Алефтина даже не пошла в душ — легла на кровать, укрылась краем покрывала и замерла. Терехов задёрнул штору, но она всё равно пропускала свет, избавиться от маски было нельзя, а она уже почти трое суток её не снимала. Терехов догадался: постелил ей в джакузи. Она перебралась в ванную комнату, и там, в полной темноте, наконец-то стащила маску, умылась и легла. Андрей думал, что она уснёт, было уже поздно, однако через несколько минут Алефтина позвала его.
— Посиди со мной... Только не смотри на меня!
Это было похоже на каприз, но он и сейчас ещё помнил согревающий миг откровения во дворе изолятора, плотно прикрыл за собой дверь и сел на пол, возле стенки.
— Я же ничего не увижу, — обронил он. — Мрак кромешный.
— Всё равно не смотри!
Всё пространство джакузи к тому же было занавешено пластиковой шторой. Но, странное дело, Терехов каким-то образом почувствовал её взгляд.
— Скажи мне... Нет, поклянись. Ты, правда, ничего не делал, чтоб нас выпустили?
— Честное пионерское, — кисло пошутил он. — Ты что, на слово не веришь?
— Значит, это всё Репьёв устроил.
— Что — всё?
— Не было уголовного дела. Не было розыска. Он убедил меня, чтобы я с Укока не ушла. Он запер меня в мире мёртвых!
— Но ты же таскала на аркане Мешкова?
— Казнить хотела, по обычаю времён всадницы Укока.
— За что?
— Я дала обет безбрачия, а он хотел сделать меня наложницей. Запер в бункере, без света — так усмиряют птиц... Держал три месяца в полной темноте, и я стала чёрной совой. Начала видеть во мраке... и ненавидеть мужчин, при свете и без него.
Терехов не умышленно — случайно скосил взгляд и сквозь белую плёнку занавески узрел горящий совиный взор. Её глаза светились желтоватым лунным светом.
— Если ты прикоснёшься ко мне, казню и тебя. Наш брак ничего не значит.
Она сказала это так, словно не было объятий и шёпота во дворе изолятора! Тогда она попросту сломалась под давлением обстоятельств, искала защиты, помощи, чтобы пережить долгий тюремный мрак. Теперь оживала и становилась вольной Ландой, чёрной совой Алеф, всадницей и духом плато Укок. Андрей встал и нащупал в темноте ручку двери.
— Ты куда? — последовал вопрос. Она видела в темноте!
— Ты не сова, — сказал он. — Курица ты нетоптаная! Привыкла мужиками командовать?
Она легко снесла оскорбление.
— Погоди... Я поговорить хотела.
— А я не хочу, наговорился!
— Ты уходишь?
— Мне надо спуститься к администрации и попросить компьютер.
— Зачем?
— Не твоего ума дело! Кто у нас поводырь?
— Отдай мне документы, — вдруг потребовала Алефти-на. — Свидетельство о браке!
— Не дам, — сначала упёрся он. — Они мне нужны, чтоб отвезти тебя на плато.
— Ты сделал это помимо моей воли!
— Что сделал?
— Женился на мне! Ты уже совершил насилие. Чем ты отличаешься от Мешкова? Я дала обет безбрачия!
— Я везу тебя через полстраны, куда ты хочешь! — был бы голос, слова эти он прокричал бы. — А не держу тебя в штольне! Нашла с кем сравнивать...
По его разумению, нормальный человек бы, сопоставив всё, хотя бы извинился. Она этого делать не умела, пронизанная насквозь эгоизмом. Однако при этом интонации всё-таки услышала и сбавила напор.
— Ты хоть понимаешь, что всё это формально и я тебе не жена?
— Ну, разумеется. Не нужда бы, сроду на тебе не женился!
— Тогда отдай документы!
Терехов вспомнил Репьёва и его слова о капризности Ланды и теперь их оценил.
— На что тебе свидетельство, если это всё формально?
— На моём имени не должно быть никаких следов, — не совсем уверенно заявила Алефтина. — Никаких пятен, намекающих на брачные отношения. Ни на бумаге, ни в памяти. Иначе я не смогу войти в портал.
Он уже спокойно относился к её разговорам о порталах, путях и условиях перехода из одной реальности в другую. И сам легко оперировал такими словами, правда, облекая их в ироничную форму.
— До твоего портала ещё надо добраться, —парировал Андрей. — У нас впереди несколько дней пути. Мне могут потребоваться документы.
Увернуться от цепких лап чёрной совы не удалось.
— Они тебе больше не нужны. Дальше дорога по озёрам, рекам и тундре. Там никого нет.
— Отдам, когда привезу к порталу. В присутствии привратников.
— Каких привратников?
— Ворота же кто-нибудь охраняет?
— Никто не охраняет. Отдай сейчас! И немедленно. Я так хочу. А что хочет женщина...
— Да на, забери! — Терехов нащупал во внутреннем кармане документы. — И делай, что хочешь. Можешь даже съесть!
Корочки свидетельства о браке были из тонкого прочного картона и раздирались с трудом. Судя по звукам, она всё же изорвала их в клочки и принялась с треском драть паспорт, обложка которого и вовсе была матерчатой. На это варварство ей потребовалось несколько минут, и когда все звуки в джакузи затихли, он спросил:
— Ну что, справилась?
— Да, я справилась! — с вызовом отозвалась она из тьмы, и снова показалось, что глаза её светятся.
— Ну тогда сиди и рви память, — посоветовал Терехов, нащупывая ручку двери.
— Что?
— Нет, память можешь не рвать, — деловито уточнил он. — Можешь из неё что-нибудь стереть, выскрести, вымарать. Или вообще всё забыть, если получится.
