— Прозванивали гаммаплотномером.
Чем и как учёные устанавливали наличие захоронений, Андрей не знал и знать не мог, но прибор такой видел у геофизиков на Ямале, которым они искали пустоты в мерзлоте, заполненные льдом или болотным газом.
Заковыристое название прибора впечатление произвело!
— Хорошо, мы сейчас же перебазируемся, — сдался шаман. — Прикажу убрать лагерь. Это недоразумение... Кстати, вам следует поставить атлант.
Последнее слово Терехов уловил, но напрочь забыл, что это такое, потому и спросил невпопад:
— Куда поставить?
— На место.
И тут же исчез.
Терехов приготовился к тяжёлому поединку, имея в голове единственный тупой и неубиваемый аргумент, когда-то заявленный туристам ещё Севой Кружилиным: на могилах не пляшут! Увидеть столь ревностное послушание шамана — почти полновластного хозяина Укока, вокруг которого вьются не только «шизотеричные» женщины, но даже пасует гордый капитан Репьёв, было неожиданно и странно.
Обе машины туристов завелись одновременно и без прогрева двигателей, включив ряд фар над кабинами, потянули в низину, к речке, где паслась кобылица. Потом запрыгали, замельтешили расплывчатые фигуры возле костра — понесли пылающие головни! Шли гуськом, освещая себе дорогу и напоминая какую-то древнюю картину движения народа в замёрзшем, обледенелом пространстве. Оставшиеся угли потом закидали снегом, после чего выгребли лопатами и присыпали кострище травой.
И как только убрались с поляны, на неё тут же вернулась кобылица. Заметив её, Терехов схватил узду и пошёл к лошади, как к зверю, с подветренной стороны, однако охотничьи ухищрения не потребовались, серая мирно паслась на зелёной траве и подпустила так близко, что он погладил её сторожкую, нервную морду. Кобылица обнюхала карманы куртки, чего раньше никогда не делала, потеряла интерес и принялась щипать траву.
Шаманская команда расположилась в двухстах метрах, на низком берегу, и там опять запылал высокий костёр. Терехов рассчитывал, что они угомонятся, время близилось к полуночи, но у соседей началось купание в ледяной воде, причём массовый заплыв.
Сначала все, в том числе и ряженые, обнажились, поводили хоровод вокруг огня и наперегонки бросились в реку. Купались, словно летом, с криками и какими-то хоровыми причетами — минут десять не вылезали из воды, после чего так же организованно выскочили и сбились в круг возле костра. Компания была моржовая, задорная, иные, нагревшись, опять ныряли, валялись в снегу, и Терехов непроизвольно посожалел, что набычился, не принял предложение шамана. Не то чтобы стало завидно — после подземного вернисажа и тяжёлого разговора с Репьёвым захотелось беззаботно расслабиться, может, и искупаться, чтобы снять стресс.
Терехов неожиданно подумал, что в последний месяц на Укоке начал дичать, сторониться людей, хотя всегда был заводилой и не гнушался новых компаний — вахтовая работа приучила, каждую смену другой коллектив, в основном из бывших республик. А всё оттого, что жизнь наполнилась новым содержанием, доселе небывалым, где каждый новый человек несёт в себе заряд, уничтожающий привычное восприятие мира. Все встречные-поперечные заставляли его думать иначе, задавали сумасшедшие вопросы, переворачивали всё с ног на голову. И в этом опрокинутом мире, как в оптической трубе теодолита, надо было точно засечь точки и взять отсчёты углов.
На обратном пути в кунг, слушая бурчанье низких мужских голосов и визг женщин у костра, он вдруг подумал, что появление Мешкова на плато далёко не случайно, и это не совпадение. Стоило ему побывать в гостях у Ланды, как немедленно примчался Репей, а потом и пострадавший от неё шаман с компанией ряженых. И оба они что-то мудрят! Один полновластный хозяин на приграничной территории, российский офицер ФСБ, далёкий от мистики, не верит в порталы, но боится заклятий, будто бы поставленных на пути к чертогам. Он то пытался поскорее избавиться от однокашника, то теперь в нём заинтересован как в посреднике. Другой — насквозь мистический шаман, организовал на плато бизнес, даже собственностью владеет, однако послушно исполняет команды топографа, случайного здесь человека. Ему что-то очень нужно от Терехова! А коль заявился в день возвращения, значит тоже знает о встрече с духом плато Укок. Не купаться и прыгать у костра приехал инвалид первой группы — по делу очень важному, потому такой податливый. Если Ланда таскала его на верёвке, значит давно уже не под его влиянием и властью. И начальник заставы не может встретиться со своей возлюбленной, заклятья ему на дорогах мешают.
Эти оба отверженных примчались, как только узнали о визите Терехова в чертоги. Зачем?!
Показалось, что истина где-то уже совсем рядом, но течение мысли взорвал внезапный крик кобылицы. Он обернулся и увидел серый мчащийся сполох и стук копыт — лошадь пронеслась в нескольких шагах от него и скрылась за кунгом. Терехов побежал следом, однако кобылица уже умчалась куда-то во тьму. Он постоял, послушал, однако кроме гомона соседей у костра, не доносилось ни единого звука. Ночь стояла безветренная, облачная, и вроде бы опять пахло снегом. Ругать себя за ротозейство не имело смысла, всё произошло внезапно и непредсказуемо. Тем паче, что ему показалось, будто серую позвал гнедой жеребец: вроде бы его низкий голос отразился эхом.
Весёлый шум на речке уже раздражал, и, чтобы от него отвязаться, он запустил электростанцию, включил прожектор и забрался в кунг. Размышляя, что теперь делать — ждать возвращения кобылицы или уж пойти по её следу, он вдруг ощутил приступ голода. Сначала отломил краюху хлеба, но потом решил разогреть тушёнки: неизвестно, сколько ещё придётся бегать за серой...
Когда рухнула барная стойка, где хранились консервы, банки перепутались, поскольку были без этикеток, одного фасона и все густо смазаны пушечным салом. В Советском Союзе был дефицит бумаги, но зато этого сала было вдоволь. Голодавшие геологи рассказывали, что приходилось много раз употреблять такое сало в пищу, поскольку делали его будто бы из китового жира — это когда был китобойный флот.
Густо намазанные банки распознать было невозможно, Терехов наугад вскрыл несколько — и все оказались с гречневой кашей. Повинуясь судьбе, он вывалил их на сковородку, и в это время опять раздался стук в дверь.
На сей раз он и ответить не успел, как на пороге оказалась розоволицая, разгорячённая огнём и водой девица.
— Здравствуй, Андрей! — радостно провозгласила она. — Герман прислал, поставить атлант. Меня зовут Макута.
Она вроде бы и не ряженая была, в лыжном костюмчике, но ошарашивала, как красноштанный Петрушка. Ещё не услышав в ответ ни слова, она длинно пропела замком-молнией и сбросила куртку, оставшись в легкомысленной маечке — с обнажённым животом и притягательными формами.
— Жарко! Всё тело жжёт! Я купалась в священных водах Ак-Алаха.
— У меня всё на месте, — сказал, наконец, Терехов. — Я никого не просил...
— Твой атлант надо править! — перебила она и бесцеремонно начала ощупывать шею. — Шаман сказал.
