— Если на заставу едем, мне всё равно ничего не будет! Деньги-то я спрятал! С меня взять нечего! Так что лучше в Аршаты. Там с тобой рассчитаюсь: двести баксов дам и атлант вправлю.
Андрей принял это за бред и резко его осадил, приказал держаться крепче и не крутить головой, иначе, мол, ссажу и топай пешим. Тут ещё, на благо Терехова, вегетарианца начало мутить, он закряхтел, заперхал горлом, норовя блевануть прямо на спину, но, получив тычка локтем, надолго успокоился.
Кобылица сама переходила то на рысь, то на шаг, дышала тяжеловато, однако всё-таки везла. Снегу выпало на вершок, и таять он не собирался, ледяной северный ветер гнал позёмку, можно было очень легко перескочить дорогу. Пассажира всё же вытошнило, пришлось остановиться, очистить бок лошади и дать туристу снежный ком, чтоб закусил. Следить за направлением он уже был не в состоянии, жалобно скулил и опять понёс бред про Ланду, которая будто бы скачет за ними по пятам, и надо от неё оторваться, иначе, мол, обоим будет кирдык, поскольку чёрная сова стреляет из лука отравленными стрелами.
За час они одолели примерно половину пути, и подморённая серая выдохлась, начала останавливаться, с морды падала пена. Терехов спешился, пересадил туриста в седло, вставил ноги в стремена.
— Только держись крепче! — приказал он, встряхивая безвольное грузное тело. — Навернёшься — каюк атланту!
Турист на окрики ещё реагировал, вцепился в луку обеими руками, а Терехов взял кобылицу в повод и побежал. Наезженные грузовиками колеи он в буквальном смысле узрел ступнями: был бы верхом — проскочил. Бежать по дороге было легче, чем по прибитой снегом траве, болотистым участкам и каменным высыпкам, пассажир тоже вроде бы приноровился к ритму, а облегчившуюся серую и вовсе приходилось переводить на шаг. Она словно чуяла близость заставы и шла теперь крупной рысью.
Подготовка, полученная в погранучилище на бесконечных марш-бросках по пересечённой местности в ночное время и с ориентированием, пригодилась, когда в начале девяностых, после выпуска Терехов оказался в запасе, а на работу брали разве что в бандитские охранные структуры. А он всё же надеялся вернуться в погранвойска, полагал, что дела в государстве поправятся, офицеров вновь призовут на службу, поэтому не хотел пачкаться в криминальных ЧОПах. Была возможность поступить в консерваторию, поскольку природа наградила идеальным музыкальным слухом и неплохим голосом, но учиться больше не хотелось, да уже и первый сын Егор родился, семью надо было кормить. Вот тогда он и достал почти забытый диплом топографа, легко устроился в одну из дочерних фирм Газпрома, думал временно, на год-другой. Работать пришлось вахтовым методом на Ямале и в условиях, о которых мечтал с юности, — в полевых экспедициях. Геодезиста, как волка, кормили ноги и выносливость: прежде чем прокладывать газопроводные нитки от скважин к насосным станциям, надо было прощупать подошвами многие сотни километров болотистой тундры. И он делал это с удовольствием: физические нагрузки неожиданным образом создавали радостное ощущение наличия души в теле.
И Терехов так втянулся в новую старую профессию, что спустя шесть лет, когда его вызвали в военкомат и предложили вернуться в Вооружённые силы, он словно о барьер запнулся. Оказался не готов к другой, некогда желанной судьбе, да ещё начав с лейтенанта, когда походная, экспедиционная, уже определилась и вросла в образ жизни. В армии опять командиры, начальники, приказы и полное подчинение, когда тут воля вольная, особенно если ты уже доказал, что можешь работать самостоятельно, качественно — вообще никакого надзора! И зарплата со всеми надбавками на два порядка выше, чем офицерская: когда с женой разошёлся, за три года квартиру купил в центре Новосибирска.
Его и к академикам послали, зная, что в ЮНЕСКО не будет никаких претензий.
Конечно, самолюбие слегка подтачивало веру, однако встреча с Репьёвым его вдохновила самым неожиданным образом: посмотрел на застаревшего капитана и окончательно успокоился. Погранучилище можно было считать тренировочной базой, особым периодом закалки боевого духа и совершенства тела, способного выживать в любых условиях. Если такой блестящий выпускник прозябает на захудалой алтайской заставе и ждёт минимальной пенсионной выслуги, что стало бы с Тереховым, согласись он надеть погоны?
Вдали уже замаячили огни на заставе, когда пассажир всё-таки сверзся с лошади и тяпнулся плашмя в подтаявшую снежную кашу. Поёрзал, кое-как поднялся на четвереньки, но встать на ноги уже не смог. Терехов взвалил его поперёк седла, притянул ремнём к лукам, как притягивают мешок.
— Голова... — простонал тот.
— Терпи, казак! Уже близко.
Часовые на постах не спали и, вероятно, отслеживали всякое передвижение в приборы ночного видения. Застава поднялась «в ружьё», на вышке вспыхнул прожектор, точно осветив Терехова с лошадью в поводу.
— Свои! — закричал он и прикрылся рукой от слепящего луча.
Двое подбежавших погранцов наставили автоматы с примкнутыми штык-ножами.
— На землю! Вниз лицом!
— Я Терехов! — ложиться в лужу даже в химзащите не хотелось. — Геодезист! Академия наук, Газпром... Зовите Репьёва!
Один вскинул автомат, готовый идти в штыковую, второй дал предупредительный выстрел вверх, а от заставы бежали ещё двое, с овчаркой на поводке.
Погранцы не раз приезжали к нему на точки, перевозили экспедиционное имущество, дрова, пили чай и знали «учёного» в лицо. Но тут действовали по уставу, невзирая на личности.
— Балбесы, — сказал им Терехов и, не выпуская повода, стал укладываться на землю.
Подбежавшие солдаты сдёрнули с седла туриста и шмякнули его в грязь. Кто-то из них вырвал повод из руки, а кобылица почуяла, что на свободе, встала на дыбы, ловко развернулась и, прыгнув в сторону, исчезла из прожекторного пятна.
— Придурки! — прорычал Терехов. — Ловите кобылу!
И затылком почуял хищный оскал овчарки.
Всё это подчёркнуто жёсткое задержание напоминало учебную отработку действий, и если не считать случайно отпущенной лошади, то тренинг прошёл успешно. Через минуту догадка подтвердилась, ибо в потоке света появился Репьёв с секундомером на шее и с видом футбольного судьи, показывающего красную карточку.
— Справились на уд! — заявил он. — Задержанных — в кутузку!
— А тебе неуд, товарищ капитан! — проворчал Терехов, вставая. — Лошадь отпустили! А если на ней взрывчатка, наркотики, оружие? Как нас учили?
Жора отлично знал, кого положил в грязь лицом, но сделал вид, будто не ожидал и обрадовался.
— Терехов, ты, что ли?!
— Нет, Шаляпин...
— Что тебя по ночам носит?
— Нарушителя тебе привёз! А тут такая встреча...
И по тону Репья лишний раз убедился, что он отлично знал, кого ночью несёт на заставу, но провёл тренинг по задержанию, дабы унизить Терехова.
— Не знал, Андрей! — стал он оправдываться насмешливо. — Дозор засек, доложил... Да не обижайся ты! Кого привёз?
