— Мне кажется, луна похожа на солнце. — Все посмотрели на меня удивлённо, и я объяснила: — На солнце, которое садится в море, и с него уже осыпались все лучи.
Кажется, они опять не поняли. А я так чётко представила: круглое-круглое солнце бледно-жёлтого цвета садится в море — осторожно, как будто боится промокнуть. Вокруг уже почти совсем темно, золотые пятна на воде превратились в серебряные…
— О, луна! — донёсся до меня голос Пончика, — Она много на что похожа! И на сыр — ну, это все знают, — и на дыню, и на большую жёлтую сливу, и на персик, и на круглую лимонную конфету, и на пончик… Чего хихикаете? И вообще, я ужинать пошёл! Выдумали игры, от которых аппетит зверский появляется. Всё, пока! А то с вами тут с голоду помрёшь!
«Счастливый Пашка, — подумала я, — захотел есть — и пошёл ужинать. А я… где я тут море возьму?»
Про гадкого утёнка
К нам на гастроли приехал театр из какого-то другого города. Почти все спектакли были взрослые и только один детский — «Гадкий утёнок». Вот на него мы с бабушкой и пошли.
Сцена была совершенно пустая, без декораций. На неё выехал на скейте дяденька в сером комбинезоне и в белой бандане. Сначала он долго катался и делал разные трюки, а потом отшвырнул скейт и стал выкрикивать:
Я гадкий утёнок, а попросту гад!
Я делаю гадости всем подряд!
Меня не затравите, я вам не лох,
Устрою на птичнике переполох!
Когда так кричат, это называется «рэп» — я знаю, видела по телевизору. Я не пыталась специально запомнить, что выкрикивал утёнок, просто у меня память слишком хорошая. Стихи и песни запоминаю с первого раза.
Потом на сцену выкатился на роликах ещё один артист. На голове у него был большой красный гребень. Он сообщил всем, что он панк по прозвищу Индийский Петух, и полез к утёнку драться. За ним выбежала целая толпа людей в обычной одежде, на груди у каждого висела табличка. На табличках было написано: «Утка», «Курица», «Индюк». Они стали болеть за дерущихся — одни за утёнка, другие за петуха. Болельщики подбадривали драчунов громкими криками, кряканьем, кудахтаньем и свистом. Дрались утёнок и петух очень-очень долго. Потом на сцену напустили дыма, и я так и не поняла, кто победил.
Когда дым развеялся, я увидела, что утёнок разговаривает с двумя артистами в кепках с огромными козырьками. Он им говорил:
Это вы клёво придумали, гуси,
Вольная жизнь — это в нашем вкусе!
Тогда я поняла: двое в кепках — гуси. Но тут какой-то дядька выбежал на руках — прямо так, вниз головой! Одной ногой он лягнул первого гуся, другой — второго. Гуси упали. Наверное, это был охотник.
А потом утёнок устроился на работу в цирк. Там было два главных артиста — курица и кот. Курица жонглировала яйцами, а кот — бенгальскими огнями. У утёнка жонглировать ничем не получалось, а его рэп всем быстро надоел. К тому же он всё время устраивал другим циркачам мелкие пакости: щипал их, обливал водой. Поэтому старушка, директор цирка, его уволила.
После цирка утёнок ещё долго ходил туда-сюда, всё время с кем-то ссорился, а в конце к нему подбежали трое в белых футболках и шортах, стащили с него серый комбинезон, а под ним оказались такие же белые шорты и футболка. И все вместе они стали танцевать танец маленьких лебедей. Хотя я точно знаю, что этот танец совсем не из «Гадкого утёнка», а из балета «Лебединое озеро», мы на него с мамой ходили. А потом, кажется, кто-то с кем-то поженился, но я уже так устала, что ничего не поняла.
Когда мы вернулись домой, бабушка долго делилась впечатлениями с родителями:
— Очень, очень современная постановка! Какой интересный подход к классической сказке! Как ново! Как свежо! Какие великолепные режиссёрские находки!
Наша бабушка вообще очень старается быть современной: модно одевается, читает самые новые книжки и даже пытается слушать молодёжную музыку. Ну и вот, пока она рассказывала, мама с папой искоса поглядывали на меня. А я, кажется, сидела с довольно кислой физиономией. Чувствовала я себя так, как будто не в театр сходила, а два часа занималась какой-то тяжёлой и противной работой — например, писала буквы в прописях. Когда бабушка вышла, мама тихонько спросила меня:
— Не понравилось, да?
— Не очень, — я вздохнула и поплелась в свою комнату. Там я сняла с полки книжку Андерсена и открыла «Гадкого утёнка». Немножко полистала и прочла:
«А он совсем смутился и спрятал голову под крыло, сам не зная зачем. Он вспоминал то время, когда все смеялись над ним и гнали его. Но всё это было позади. Теперь люди говорят, что он самый прекрасный среди прекрасных лебедей».
И мне стало полегче.
Про золотые медали
— Ужас, — говорит бабушка. — Просто ужас. Ну что это? Что это? Что?
При каждом «что» бабушкин палец стучит по тетрадке. А мне кажется, что по моей голове.
— Что это?!
Тук.
— Что?!
Тук.
— Буква «П». Большая, — тихо, но уверенно отвечаю я.
Я, конечно, не всегда бываю уверена в своих буквах. Если я что-то пытаюсь изобразить по-письменному, то потом часто сама не могу понять, что же такое накарябала. Но тут-то я целую страницу заглавной буквой «П» исписала, неужели я её не узнаю?
— «П»? — начинает закипать бабушка. — Вот эта буква, по-твоему, — «П»? А почему с неё шляпа свалилась, как со старого трухлявого гриба?
Сразу видно, что бабушка Дина никогда в лесу не бывает. Вовсе со старых грибов шляпки не сваливаются.
— А эта? — продолжает бабушка. — Она вприсядку пляшет? А вон та? Кланяется? Кому? И почему у них у всех — у всех! — одна нога в три раза короче другой? Боже, что за почерк! Твоя мама окончила школу с золотой медалью. Папа тоже. А ты? Ты уронишь честь семьи!
Я представляю скучную пыльную дорогу, по которой я медленно тащусь в школу. В руке у меня целый пучок ленточек, на которых болтаются большие золотые медали. На каждой написано «Честь семьи». Я иду и одну за другой роняю их в густую мягкую пыль. Они лежат там, грустно поблёскивая, а я плетусь дальше. Ну что я могу сделать, если буквы у меня такие уродские получаются? Большая письменная «Т» похожа на сломанную табуретку, «Ж» — на взбесившегося жука, а «Ш» — на старый покосившийся забор.
