Этого оказалось достаточно, чтобы среди евреев масса охотно
приняла эллинскую культуру, начали строить гимназии, в которых по греческой
моде и обычаям занимались упражнениями обнаженными, устраивали на площадях
городов эротические танцы, совокуплялись с животными, убеждали ошалевший народ,
что пришло время перейти на более высокую ступеньку культуры, ведь пришла эпоха
сексуальной революции и общечеловеческих ценностей.
В массовом порядке строились по всей Иудее жертвенники
греческим богам, где обэллинившиеся евреи приносили жертвы. Когда верных старой
религии осталось совсем немного, Антиох решил ускорить процесс и велел перебить
тех, кто верен Торе. Евреи-эллинисты охотно и со смехом выдавали сородичей, они
же помогли грекам войти во двор святилища, обгадили масло и менору, с
торжеством закололи свинью на жертвеннике и внесли ее в Святая Святых. Там они
ее сварили, именно евреи-эллинисты радостно съели ее, радуясь победе. В Храме
была установлена статуя Зевса Олимпийского.
Не знаю, но при всей симпатии к древним эллинам, к греческой
мифологии я бы сам тогда взялся за оружие: людей заставляли молиться существу,
который оскопил родного отца, который подличал направо и налево, прятался от
жены со своими адюльтерами, обманом проникал к замужним женщинам, чтобы в
отсутствие мужа потрахаться под его личиной…
И все-таки большая часть эллинистов не просто предпочла
приносить жертву греческим богам, но и начала воевать против своего же народа.
Когда престарелый священник со своими сыновьями поднял восстание, эллинствующие
евреи укрылись в Акре, неприступной крепости, и Маккавеи не могли ее взять. Там
эллинисты укрывались два года, пока не подоспела военная помощь из Греции.
Кстати, прекрасные слова нашел для боевого клича престарелый
Матитьях, возглавивший восстание: «Тот, кто за Бога, иди за мной!» Это были
слова Моисея перед началом борьбы с теми, кто точно так же откачнулся от
суровых заповедей имортизма Моисея и поклонился золотому тельцу. Тогда точно
так же пришлось совершить жестокое кровопускание среди своих… которые уже стали
не своими. Так что, вооружившись этими «уроками истории», надо укрепиться духом
и без колебаний разить заокеанские нечистоты, рядящиеся под высокую
общечеловеческую культуру траханья на улице и швыряния тортами.
Глава 2
Приближается день города, Волуев собрал в Кремль столичную
знать, в том числе и власть, ибо Москва имеет свое правительство, оно даже
пишется с прописной: Правительство.
Все поместились в Георгиевском зале, там десять рядов
роскошных стульев, а на свободном месте обычно торчат две трибуны, с которых
выступают главы государств, но в менее торжественные дни там ставят круглый
стол на дюжину человек. Вообще-то стол овальный, в форме утиного яйца, но все
его привычно называют круглым, так что самые знатные, то есть представляющие
власть, сели за круглый стол, а остальные расположились в зале в качестве
зрителей.
Я не стал садиться ни на остром конце, ни на тупом, как
известно, одни разбивали с острого, другие с тупого, наметил взглядом место сбоку,
так к народу ближе, да и безопаснее.
На этот раз на совещании присутствовал даже мэр города,
эдакий крепкий дядя, массивный и с широкой костью, умеющий держать удар.
Среднего роста, очень плотного сложения, кругломордый, игрок таранного типа.
Небольшое брюшко, но скорее за счет добавочных отложений жирка, что к концу
затянувшегося до ночи рабочего дня сгорает, как в топке, но это видят уже
только домашние. Глаза прищуренные, цепкие, лицо простецкое и вместе с тем
жесткое лицо военачальника, привыкшего отправлять в бой миллионы, половина
которых может погибнуть, но чтоб победа была!
С лысиной, блестящей, как колено, он не стесняется
появляться под юпитерами, когда от нее зайчики скачут, как бенгальские огни,
хотя обычно носит кожаную кепку, сшитую вроде бы простецки, но всегда по самой
последней моде. Когда у него ехидно интересовались, почему не шапка, он первый
говорил: дык горит же, проклятая!
Когда я приблизился, одаривая каждого в шеренге
рукопожатием, он снял кепку, я подал руку и сказал с нарочитым подозрением:
– Что это вы кепочку-то сняли, как перед покойником? Это на
что намекиваете?
– Дык я ж из великого почтения, – ответил он с
подчеркнутой уважительностью.
– Евреи, – сказал я строго, – входя в храм,
кепочки не снимают!
– Дык я ж вроде не еврей… – сказал он, задумался, добавил
нерешительно: – Вроде бы… хотя кто из нас не еврей?..
– Хоть вы и не совсем еврей, – сказал я еще
строже, – но я разве не бог?
Мы засмеялись, наконец разомкнули руки, он надел кепку, а я
перешел к его соседу и пожал тонкие трепетноланьи пальцы. Волуев двигался со
мной синхронно, готовый подсказать, кто есть ху, будто я Брежнев в последний
год царствования.
– Здравствуйте, Евпраксий Иванович, – сказал я. –
Ценю вашу работу по новой организации микрорайонов бизнес-класса.
Трепетная лань зарделась, в то же время глаза стали
умоляющими: не шучу ли, ведь его работу раздолбали на всех научных форумах,
хоть шуму наделала, собранные данные опровергнуть не удалось, все силы были
потрачены, чтобы дать иное, более политкорректное толкование. Я царственно
улыбнулся, шагнул к следующему, этого тоже знаю только по работам, протянул
руку:
– Поздравляю! Оценил вашу мужественную защиту по
реконструкции Бульварного кольца. Особенно вашу стойкость перед натиском
общественности.
Он уловил по моему тону, как я отношусь к общественности,
заулыбался с облегчением, до сих пор его клюют за аристократизм и пренебрежение
мнением простого народа, населяющего центральную часть города с того времени,
как вся знать переселилась в Южное Бутово, где престижные дома, суперэлитные
комплексы, конноспортивный парк, густой лес, озера и чистейший воздух.
Волуев взглянул на часы, так тренер сверяет пульс своего
подопечного с секундомером, сказал отрывистым шепотом:
– Пора на трибуну!.. Не укладываемся.
Я послушно отправился на трибуну, оглядел зал, смотрят с
ожиданием, без подобострастия, эти понимают, что именно они, ученые и люди
культуры, – чего-то стоят, а я всего лишь чиновник, нанятый исполнять
обязанности ровно на четыре года…
– Дорогие друзья, – сказал я.
Волуев тут же незаметно ускользнул и буквально через пару
минут начал от двери стукать пальцем по циферблату часов и возводить очи горе.
Я закончил поздравительную речь, пожелал успехов, откланялся
и с радостной улыбкой уступил место мэру. По дороге к кабинету Волуев торопливо
пересказывал новости. Международные – все то же, а вот у нас под носом, в
подмосковном лесу, – ЧП. Отряд ОМОНа провел облаву в подмосковном лесу,
где любят по выходным отдыхать горожане. Хотя бойцы навидались всякого, но и
они дрогнули, когда еще на подходе к лесу начали встречать собачников, что
ведут хромающих и плачущих собак с изрезанными лапами, велосипедистов, эти
пешком с велосипедами, у тех спущены шины, вон мужчина несет ребенка на руках,
ноги неумело обмотаны тряпками, красные пятна крови расплываются, ткань
тяжелеет, кровь начинает капать на землю, на туфли испуганного и разъяренного
отца.
