– Серьезно?
– А как иначе? Я, если хотите, имортист. Честно-честно. Но я
не вижу, чтобы я смог набрать в правительстве хоть сколько-то голосов в
поддержку вашей заманчивой идеи…
Я засмеялся:
– Все-таки заманчивой?
– Конечно, – ответил он убежденно. – Вообще-то, я
не сомневаюсь, что имортизм победит! Это неизбежно. Во Франции уже возникают
кружки, общества, даже просто движение за внедрение идей имортизма – тоже
неплохо.
Я сказал многозначительно:
– Странно, что идеи имортизма не возникли именно в США,
Германии, Франции. Особенно во Франции, где уровень культуры просто заоблачный.
Этьен засмеялся:
– Коммунизм, судя по теории, должен был победить в США,
Германии, Франции и других промышленно развитых странах, верно? Западное
общество слишком погрязло в болоте сытости и потребительства. Только две страны
сохранили высокий потенциал духовных исканий: Израиль и Россия. Моя Франция,
увы, барахтается, борется за выживание. Я имею в виду в духовной сфере. Да в
последнее время мощный всплеск в исламских странах. Так что вы сейчас как
стремительно растущий ребенок, на которого… скажем помягче, с немалым
подозрением смотрит вооруженный до зубов гигант из-за океана… Он вас может
прихлопнуть одним ударом. И прекрасно понимает, что имортизм будет развивать не
подброшенные им дурацкие телешоу, а высокие технологии. И уже через несколько
лет соотношение сил может измениться очень резко… У нас надежды на движение
имортистов не только в России, а как раз в США.
Я поинтересовался коварно:
– На американских имортистов?
Этьен покачал головой:
– Провоцируете? Прекрасно знаете, что нет американских
имортистов. Как нет русских или французских. Есть – имортисты.
Я сказал с кривой усмешкой:
– Да, конечно… Правда, полторы-две тысячи лет назад были
римляне, греки, сирийцы, германцы, персы и – христиане. Это уже через полтыщи
лет сами христиане, утратив пыл и начиная жиреть, стали ощущать себя также
римлянами, греками, сирийцами, германцами, персами… То же самое было с исламом.
Всего двести лет назад, даже полтораста, начали ощущать себя еще и узбеками,
сирийцами, египтянами, турками… Надеюсь, имортизм продержится дольше.
Вертолет прошел по длинной дуге над центром, впечатляет,
потом потянулись окраины. Я догадывался, что идем к загородной резиденции, там
мне надлежит отдыхать, хотя вряд ли наотдыхаюсь, программа заполнена до отказа,
каждая минута жестко расписана.
Этьен проговорил с убеждением:
– Имортизм – это не просто вера, как ислам или христианство.
Это еще и разум. А разум всегда говорит, что надо делать лучшее… а не то, что
хочется желудку или гениталиям. Видите, я говорю как истинный имортист?..
Надеюсь, нас во Франции будет становиться все больше и больше.
Далеко впереди и внизу начал вырастать прекрасный замок, как
будто сошедший со страниц рыцарских романов. Мне почудилось, что вон там по
дороге скачут в сверкающих доспехах рыцари, на шлемах развеваются плюмажи, за
плечами трепещут по ветру красные плащи с большими белыми крестами, впереди
несется на огромном белом жеребце статный рыцарь с опущенным забралом и длинным
копьем.
Никакого окружающего замок рва с болотной водой, нет
поднимающегося моста: замок среди зеленой долины, ровной, как бильярдный стол,
а могучие деревья стянуты в декоративные рощи, чересчур ухоженные и красивые,
как будто каждое дерево рисовал Тициан.
Вертолет медленно опускался. Я все любовался замком, Этьен
сказал весело:
– Старина! И как далеко от имортизма, верно?
– Верно, – ответил я, – но… не от Франции.
– Как это?
– Суть имортизма, – сказал я, – можно
охарактеризовать словами: отречемся от старого мира, отряхнем его прах с наших
ног! Нам не нужно златого кумира… у нас его чаще называют златым тельцом, вам
знакомы эти слова?
Этьен при словах гимна едва ли не встал навытяжку, глаза
заблестели, он порывисто пожал мне руку:
– Спасибо!.. Да-да, понимаю, а я и другие – это те, кто
устал от долгой и тяжелой дороги через пустыню, сел отдохнуть, понежиться, и
бога себе поставил старого, привычного, с каким всегда можно договориться, а то
и высечь его, если не так посмотрит…
– Все мы время от времени останавливаемся, – ответил
я, – и садимся перевести дух. Иной раз – даже у золотого тельца. Но
главное, по какую руку Моисея встанем, когда он, гневный, спустится с горы и
крикнет: «Кто за Бога – ко мне!»
Вертолет приземлился на необъятной лужайке прямо перед
замком. Пилот и сотрудник охраны выскочили первыми, к вертолету уже везли
парадный трап, хотя до земли всего две ступеньки. Мы выбрались, перед замком
выстроен еще один почетный караул, на этот раз в укороченном составе. Солдаты
красиво промаршировали, Этьен взял меня под локоть, я понял, что официальная
часть встречи наконец-то закончена.
Двери распахнули, такие разве что ведут в церковь, но эти
открыли вход в просторный холл. Российский флаг комично вписывается между
старинными штандартами и гербами этого, без сомнения, старинного замка,
маленькие флажки торчали по балюстраде широкой лестницы, я догадался, что мои
основные апартаменты наверху.
Я подошел к окну, присмотрелся:
– А где же Эйфелева башня?
Этьен развел руками:
– Господин Печатник, окна вашего особняка смотрят в другую
сторону. Да и вообще отсюда не видно.
Он говорил очень серьезно, то ли не понял юмора, то ли,
наоборот, очень хорошо понял и старался меня переюморить.
– Да? – удивился я. – А я привык думать, что
Эйфелева башня видна из каждого окна.
– Почему?
– Судя по фильмам…
– Я слышал, что в России засилье американских
фильмов, – произнес он с шутливым ужасом, – но неужели… настолько?
– Я приложу все силы, – пообещал я, – чтобы
сократить квоту на американские, зато поднять на французские. Безобразие какое!
Обманывают простых трудящихся. И еще более простых президентов. Мне тут поесть
дадут?
– Господин Печатник, – произнес он с тем же
ужасом, – неужели вы сможете завтракать… вот в такое ужасное время?..
– Чем ужасное?
– Но время завтрака уже миновало!.. А до обеда еще далеко!
– Прилетев во Францию, – ответил я с
достоинством, – я не стал французом. Я остаюсь патриотом России, а это
значит, что жру все, жру всегда, никакой пост мне не указ, у нас такое особое
православие, с национальными особенностями!
Он развел руками:
– Желание гостя – закон. Я показал бы себя плохим хозяином,
если бы, накрыв для вас стол, не присоединился к этому… послезавтраку.
