Я хмурился, спросил язвительно:
– Все?
– Еще нет, – сказал он, наслаждаясь ситуацией. –
Стороны заранее должны согласовать друг с другом возможность экспромта.
Экспромт желательно тоже заранее распечатать и передать почетному гостю… Это
все, господин президент. Да, разве что не забудьте, что официальный тост
произносится после десерта, когда всем налито шампанское. Также не рекомендуется
сморкаться в скатерть, вытирать пальцы о волосы, рассказывать дамам матерные
анекдоты. И, конечно, шубу в трусы не заправлять ни в коем случае!
Я сказал с досадой:
– Ладно, я не собираюсь нарушать протокол. Если что забуду –
толкните. Или покашляйте. Можете гусем загоготать, я пойму.
Он пробормотал:
– Боюсь, и другие поймут. Еще как поймут! По-своему. Вот вам
списочек гостей. Нет-нет, это очень важное мероприятие, так что вы просмотрите,
утвердите и распишитесь. Здесь с запасом, ибо шесть с половиной процентов
приглашенных обычно не приходят. Ну, кто заболел, у кого критические дни, кого
скрутил ревматизм… возраст политиков далек от студенческого, так что за столом
тесно не будет.
– И очень удобно отказываться, – заметил я, –
ссылаясь на болячки. Скорее бы дотянуть до пенсии!
– Мы можем придумать вам какую-нибудь гадость, –
предложил он с готовностью. – К примеру, воспаление желчного пузыря. Что
всегда приходит неожиданно, весьма удобно.
Я поморщился:
– Какое-то несолидное заболевание… Еще бы сказал,
дизентерия! Нет чтобы инсульт или инфаркт…
– Инсульт или инфаркт оставляют следы, господин президент. А
дизентерией… простите, воспалением желчного хоть каждый день отмазывайтесь от
работы.
– Ладно, – сдался я, – вижу, халтурить еще
труднее, чем работать. Подписывать против каждой фамилии или можно оптом?
– Оптом, – разрешил он. Проследил за моей рукой, сказал
вкрадчиво: – Только не забывайте, что здесь церемониал обслуживания начинается
с дамы, сидящей справа от вас. Вы уж, пожалуйста, не хватайте руками, для этого
есть специальные ложки и вилки. Нет, своими ложками и вилками нельзя… и еще
нельзя грести по два куска. А то кому-то не хватит.
– Что, здесь такие бедные?
– Нет, господин президент, но у глав государств все
завтраки, обеды, фуршеты и все прочее – лишь ритуалы. Нажраться можно и у себя
в кабинете, закрывшись на ключ и выключив телекамеры, но за столом с гостями вы
ни на шажок… Еще нельзя начинать есть, пока не начнет дама справа от вас. И
вообще обе дамы: справа и слева. Во Франции принято перед трапезой читать
молитву, к счастью, про себя. Я думаю, понимаете почему. В этом случае все
сидят молча, склонив головы. Для вас это последняя возможность проверить,
застегнута ли ширинка. Дальше ваш чистый просветленный взор должен быть
устремлен вперед, на устах приветливая улыбка, вы должны излучать радушие и
благоволение, беседовать с гостями, но ни с одним не больше двух минут, и так
по кругу, пока не обойдете всех. У меня вот тут списочек. Кому что говорить, а
чего говорить ни в коем случае нельзя…
Я взглянул на длинный лист в его руке:
– Я всего не запомню!
– Тогда просто улыбайтесь. Кстати, надо забыть чисто русскую
привычку упаивать гостей до усрачки. Первый наш президент любил провозглашать
такие тосты, от которых нельзя было отказаться, так что нестойкие засыпали
мордой в салате, а выносливые – в десерте. А наш-то и рад: всех перепил! А с
ним пусть не до войны дело, но какие-то контракты не подписывали, самого в
гости перестали приглашать…
– Да ладно, – ответил я. – Как имортист, могу и
вообще не пить.
– Нельзя, господин президент, – сказал он
твердо. – Как говорится, с французами жить – коньяк и вино пить, а с
немцами – шнапс. Не перепутайте только, а то Вторая мировая покажется
пустячком…
На другой день я с утра посетил Марсель, город корабелов, но
программу на верфи и осмотр кораблей сократил, вместо этого заглянул в местный
университет. Волуев предупредил, что здесь имортистов вообще не завелось,
как-то не прижились на соленом морском ветру, это звучало как вызов, я
встретился с профессурой, закатил студентам лекцию, коснулся корней имортизма,
постаравшись задеть присущие французам чувства достоинства и ответственности, а
когда закончил, студенты и преподаватели долго аплодировали стоя.
Перед дорогой обратно в кабинете у ректора небольшой фуршет,
можно заморить червячка, я и заморил, думаю даже, убил его двумя тяжелыми
кусками очень соленого овечьего сыра, вымоченного в особых соусах. Пить не
стал, однако с бокалом шампанского стоял и всем любезно улыбался, комильфо,
подошел ректор, поинтересовался:
– Господин президент… или вас лучше звать аятоллой?.. Вы
едва ли не единственный на свете человек, которому удалось создать не то что
новую партию, но даже новое вероучение… и привести его сторонников к власти!
Это то же самое, если на выборах победил бы Томас Мор или, простите за
сравнение, Карл Маркс!
– Такой человек есть, – напомнил я. – Мухаммад
создал свое учение, распространил, набрал сторонников и пришел к власти, создав
Халифат.
– Но вы надеетесь побить его рекорд?
Я не понял, что за рекорд он имеет в виду, однако ответил
так же шутливо-бодро:
– Да, конечно! Каждый надеется, что плоды его ума и воли
переживут все на свете. Как сказано в книге, «и Его царствию не будет конца»!
Жена ректора, как же без нее на приеме любого уровня,
спросила кокетливо:
– Господин президент, а когда вас посетила такая странная
идея… идея имортизма?
Несмотря на игривый голосок, глаза смотрели серьезно, да и
сам ректор с преподавателями обратился в слух, я подавил импульс отшутиться,
ответил медленно, подбирая слова:
– Когда? Мне кажется, с самого раннего детства. Как будто
глас свыше… А чиста конкретна вспоминаю возмущение в школе, когда услышал, как
по жвачнику какая-то жирная скотина жирно исполняла «Трус не играет в хоккей»,
а потом «Каскадеры, каскадеры»! Но тупой народ подпевал в полном восторге, даже
отпаде или улете, как бы теперь сказали. Мне было ясно как божий день, что
герой воюет, а в мирное время спасает на пожарах или от бандитов, ведь там
легко погибнуть, а чтобы играть в хоккей или в кино изображать героя, вполне
можно быть законченным трусом. В хоккей играют за бабки, а вот спасают людей из
огня… Тогда еще меня приводил в ярость этот чудовищный перекос, когда герой
может умирать в нищете и безвестности, а актер, играющий этого героя, купается
в славе и роскоши, живет в роскошных особняках, а общество… здесь самое
страшное!.. общество ориентируется на этих имитаторов, а не действующих героев.
А потом, естественно, начал думать, как этот чудовищный перекос убрать, как
взамен утерянных ценностей создать новые…
– Создать? А не проще было отыскать в прошлом? В уже
созданном?
