Президент Пфайфер заехал за мной в резиденцию, никакого
завтрака, сразу же в лимузин, поехали теперь в его дворец, где свершится
подписание всех договоров.
Мы катили по Елисейским Полям, я сказал с неловкостью:
– Ну что вы делаете, зачем перекрыли движение?
– У вас же в России перекрывают!
– Так я же сейчас во Франции…
Этьен сказал весело:
– Да и я заодно прокачусь по-русски! Примажусь. Очень
щекочущее чувство, когда для тебя замораживают жизнь на всем протяжении пути.
Хорошо быть русским президентом. Это почти что царем, да?
– Да, – сказал я горько, – это и хреново.
Он удивился:
– Почему?
– Полагаете, хорошо быть царем рабов?.. А если не рабы, то и
ты уже не царь.
– Увы, – сказал он со вздохом, – потому-то
восточные деспотии и разваливались. Рабами управлять приятно, но для страны –
гибельно. Потому так важно, чтобы побольше свободных, а из свободных – побольше
имортистов. Здесь наши взгляды абсолютно сходятся. Об этом надо обязательно
упомянуть в совместном меморандуме. Даже особо отметить полное совпадение
взглядов. Отличия у нас начинаются только в способах реализации. Мы
предпочитаем путь эволюции, вы – революции. Но об этом говорить в совместном
коммюнике не стоит, я думаю.
– Не стоит, – согласился я. – Еще как не стоит.
Просто мы считаем, что для спасения уже не каких-то позиций, а всего
человечества нужны крутые и решительные меры. Даже жестокие!..
Он подумал, кивнул:
– Ладно, с этим прояснили. Теперь немного о международных
делах. Что вы скажете, к примеру, о Китае?
Вопрос меня немного удивил, я не сразу сообразил, к чему
меня подталкивают, пожал плечами:
– Полагаете, что нас должна устрашить быстро растущая мощь
Китая? Ведь они наши соседи… Уже и Штаты усмотрели в Поднебесной будущую угрозу
их планам… Наивные!
Он удивился:
– Разве не так? А вы угрозы со стороны такого огромного
соседа изволите в упор не видеть?
– Изволю, – ответил я хладнокровно. – Именно в
упор. Издали, кстати, тоже.
Он спросил с великим интересом:
– Но как же?.. А статистические данные?..
Я покачал головой:
– На примере внезапно возникшего имортизма вы еще не
убедились, что вовсе не экономика правит миром, как вас пытаются уверить юсовцы
и их прихвостни? Китаю до мощи заокеанской империи расти еще двадцать-тридцать
лет. Это крохотный срок, согласен. Да еще для такой медленно эволюционирующей
страны, как Китай. Но все процессы убыстрились, все! Во всем мире. Сейчас все несется,
как сорвавшийся с цепи злой пес, глаза вразбег: кого бы укусить! Угроза
исламской экспансии куда серьезнее, чем улиточно ползущий к своей будущей
невероятной мощи Китай. Еще не верите? Ислам – наступательная религия, в
арабском мире мощный пассионарный толчок, ислам захватывает позиции по всему
миру. Да и во Франции укрепляется, вы об этом, возможно, самым краешком
какого-нибудь из ухов слышали?
– Увы, – вздохнул Этьен. – Наслышан. Это наша
заноза… но это не для коммюнике, понятно. Для коммюнике мы все живем в мире и
согласии, а мусульмане успешно интегрируются в нашу жизнь.
– Китай… – сказал я медленно, – он никогда не наступал.
Никогда. Пять тысяч лет в своих границах. И даже если вздумает когда-то выйти,
столкнуться придется не с США, как сейчас предсказывают, а с исламом. Но,
думаю, еще раньше Китаю придется перейти в глухую оборону. И снова отгородиться
Великой Китайской стеной… на этот раз уже от исламского окружения.
Он смотрел на меня хитро, погрозил пальцем:
– Почему промолчали про имортизм?
– Из скромности, – ответил я в таком же легком тоне,
восстанавливая французскость беседы, а то что-то слишком соскользнули в
вагнеровскую немецкость. – Понятно же, что на самом деле миром править
будет имортизм.
Он весело расхохотался, жизнерадостный и раскованный, по
внешности и повадкам – вылитый француз, типичнейший, почти лубочный, но не
стоит забывать, что и Наполеон, и де Голль тоже были французами от макушки до
пят, однако под налетом беззаботной беспечности у них был точный расчет, и оба
знали, что стране необходимо.
Это союзники, сказал я себе наконец. Как бы пока что ни
противились, но союзники не только в отдельных обществах имортистов, как в США
или в Англии, но и целиком, как народ. Один из важнейших столбов, на которых
держится религиозное учение, – способность объединять вокруг своей идеи
людей разных по национальности, происхождению и прочим данным. На этом поле
терпят крах как фашизмы, так и коммунизмы: одни принимали в «свои» по крови,
другие – по пролетарскому происхождению. Так же не живучи идеи белого
большинства или негритянского экстремизма, и, конечно, иудаизма, ибо там не
изжита главенствующая идея, что у неевреев вообще нет души. Даже самая пугающая
потенциалом страна – Китай, и та замкнута на своем китайстве, и только имортизм
абсолютно свободен для всех, ибо его религия – духовное начало в человеке, его
ум и воля. Для имортизма уж точно нет ни эллина, ни иудея, ни китайца.
Сам по себе имортизм – самая мирная религия, какая только
может существовать. Для нее есть только один путь – развивать духовное начало в
человеке, то есть философию, науку, культуру, искусство, технику, избегать
всего того, что может помешать двигаться без помех по пути развития, по пути к
Богу.
Но когда человеческое общество зависло над краем пропасти,
когда возникла угроза самому роду homo sapiens, за оружие взялись даже те, кто
никогда за него не брался: ученые, люди культуры, философы. Имортизм – и есть
то оружие, что защищает действительно лучших людей, а весь мусор человеческий,
которого стало угрожающе много, велит… словом, с мусором поступить так, как
принято с ним поступать.
– Ого, – прервал мои раздумья Этьен, – смотрите,
сколько российских флагов!
– Это же ваше пожелание, – укорил я.
– Ничего подобного, – запротестовал он. – Это все
мэр Парижа! У меня нет над ним власти, вы еще не знаете нашу систему!
– Передайте ему от меня поклон.
– Я ему передам, – ответил он угрожающе. – Меня
так ни разу не встречал!
Машина подкатила к массивному особняку, спроектированному
рукой мастера прошлых веков, передняя стена в колоннах, на крыше горгоны и
драконы, красная ковровая дорожка от самой проезжей части и прямо к этому
президентскому дворцу через широкие мраморные ступени.
Мы вышли навстречу вспышкам фотокамер, улыбались, делали
дружественные жесты, как ацтекские цари демонстрировали свое прекрасное
настроение, ведь от нашего здоровья зависят и урожаи в наших странах, наконец
Этьен сказал, сохраняя всю ту же приветливую улыбку для тележурналистов:
