Я ответил невесело:
– Да просто ничего не отвечу. Со всеми надо говорить на
понятном им языке. А они… еще не понимают. Это мальчишки, хорошие самоуверенные
мальчишки. Даже если им по сорок лет. Их гордость, видите ли, задета! Пусть
идут к цели сами, разве мы против? Да только не дойдут, вот в чем беда. Те,
которые идут с Богом в своих рядах, пройдут дальше. Повторюсь, недаром у всех
народов есть поговорки, что у тех, кто берет Бога в помощники, любая работа
идет лучше и быстрее. Что и понятно: идти в трудный путь одному или отрядом?
Вон даже анонимные алкоголики стараются держаться вместе. У них и устав свой
есть…
На край стола опустился поднос, ловкие женские руки быстро
переставили две чашки с кофе, одну с чаем и один фужер с ядовито-оранжевым
соком. Шторх объяснил с виноватой улыбкой:
– Я, наверное, уже имортист… Вот здоровье берегу.
– Поневоле, – сказал Леонтьев ядовито.
– Поневоле, – согласился Шторх.
Я посмотрел вопросительно, Медведев объяснил:
– Доигрался. Ему пузырь удалили!.. Раньше надо было пить, а
сейчас зачем?
– Какой пузырь? – спросил я. – Плавательный?
– Ну да, он же нефтяник.
Шторх сказал с неудовольствием:
– Все вы, господин президент, какие-то примеры странные
приводите! Мы не анонимные, так сказать. Просто я их, этих отказников от Бога,
хоть и смутно, понимаю.
– А что, – удивился я, – их понять трудно? Им всем
кажется, что присутствие Бога как-то стеснит. Но в чем? Как?.. Если у них
полнейшая свобода воли и полнейшая ответственность за свои поступки, то… как?
Шторх смолчал, Леонтьев спросил задумчиво:
– Может быть, просто обидно, что выше их самих кто-то есть?
Или что-то?.. Задета человеческая гордость?
Я взглянул на часы, обед заканчивается, не стоит распускать
команду, задерживаясь больше положенного, поднялся.
– Выше человека, дорогой Леонид Израилевич, можно поставить
очень многое. Например, любовь. А рыцари еще выше любви ставили честь,
верность. Так что Бог… впрочем, вы правы, Бог в этом случае, в самом деле,
связывает, обязывает. Но тогда им, с требованием полной свободы от Бога, прямой
дорогой в демократы! И даже дальше, дальше…
Я положил салфетку, за спиной грюкали стулья, стучали
опустевшие тарелки. Министры сбивались в группки, переговаривались, я шел
обратно в одиночестве, но сердце радостно стукнуло и доложило, что некие
мостики проложены, меня начинают понимать и, что главное, принимать.
По дороге из столовой услышал, как Леонтьев сказал Медведеву
вполголоса:
– Вижу, что снова для России важен размах, а не результат.
Тот бросил в мою сторону опасливый взгляд, заговорил тише,
но его рокочущий бас все равно перекрывал даже разговоры идущих толпой
министров за нашими спинами:
– Не скажите… Размах – да, без этого у нас никак, широка
русская душа, но и результат… гм… не на последнем месте. Вы забыли, что
Коммунистическая партия Советского Союза – это не тот некий монстр, что возник
только в темной и дикой России! У вас, в Штатах, Коммунистическая партия
Америки была очень сильна, а если взять Европу, то там коммунистические партии
были самыми сильными отрядами оппозиции, так ведь? В Азии коммунисты вообще в
ряде отдельных, если можно так выразиться, стран взяли власть. И в Африке
коммунисты, и в Индии, и… да везде– везде! Так что не надо, что результаты у
нас хреновые. А теперь имортизмом тряхнем… уже тряхнули этот дряхлый мир.
Я сделал зарубку, что Леонтьев, оказывается, жил в Штатах
так плотно, что Медведев к нему как к американцу даже сейчас. А вторую зарубку,
что Медведев уже инстинктивно на стороне имортизма…
Неспешно, как водится после сытного обеда, рассаживались за
столом, грюкали стульями, а тут отворилась дверь, и с блаженными улыбками
праведников – сейчас бы сказали: идиотов – вошли в наш деловой жестокий мир
политиков и чиновников Тимошенко и Седых. Оба выглядели как перипатетики среди
отдыхающих после кровавой битвы гуннов.
Тимошенко всплескивал белыми пухлыми ручками, ахал, Седых
что-то увлеченно доказывал, волновался, забегал вперед и суетливо заглядывал в
лицо. С ходу направились ко мне, я увидел, как поморщился Медведев, а Леонтьев
с неловкостью за меня отвел взгляд в сторону.
Я ощутил некоторую досаду, мои соратники забывают, что я уже
не только создатель имортизма, а президент, у которого, помимо изысканного
теоретизирования, существуют и жесткие обязанности. А теперь эти обязанности на
первом плане.
– Бравлин, – сказал Седых счастливо, я увидел, как
снова поморщился Медведев, впрочем, с некоторой ревностью, для них я пока что
«господин президент», не скоро некоторых допущу до по батюшке, а вот так, по
имени, пока только со старыми соратниками. – Бравлин, тут наш дорогой друг
еще один аспект имортизма отыскал…
Он пихнул Тимошенко в бок, тот поморщился, сказал
нерешительно, явно с неохотой, как говорят о неприятном, но о таком, что
сказать надо:
– Имортизм решит и еще одну проблему… Она еще за горизонтом,
но мы первыми увидим ее грозный восход из-за края земли. Сейчас наступление на
проблему бессмертия уже началось, хотя наступающие еще даже себе не признаются,
что замахиваются на такое… гм… Пока это еще только атаки на старость, продление
активного образа жизни, долголетие, клонирование, опыты со стволовыми клетками…
Техника грызет этот гранит с другой стороны, предлагает миниатюрные чипы, что
сперва будут поддерживать жизнь человека, а потом и перестраивать по его воле,
лечить, исправлять, предотвращать. Имортизм же даст базу.
Седых уловил первым, спросил в упор:
– Ты имеешь в виду, что при демократии эту проблему не
решить прежде всего в этическом плане? Либо бессмертие всем, ведь у нас
равенство, либо никому?
– Да. Глупо и нелепо наделять бессмертием пьяного слесаря со
склонностью к криминалу и антисоциальным действиям. А такие люди, прекрасно
понимаем, будут всегда. Такова биология. Бессмертие станет привилегией только
имортистов. Мне совсем не нужен среди бессмертных пьяный и матерящийся
уголовник.
Я сказал с неудовольствием:
– Богдан Северьянович, Денис Гаврилович! Да сядьте же,
пожалуйста… Не могу же я стоять перед вами, я ж президент, однако, но вроде бы
из вежливости должен, а после такого обеда…
Оба наперебой заизвинялись, отступили к своим прежним
местам, оказавшись за спиной Леонтьева. Тот оглянулся на них, сказал,
выворачивая шею:
– Вроде бы и бесчеловечно обрекать его на… смерть, а это
именно обрекать, если имортистам дать бессмертие, но, с другой стороны, кто
мешал моим одноклассникам стать академиками? Так нет же, какие пьянки
устраивали еще в школе! Каких девочек трахали прямо в коридорах! Даже
учительницу, была у нас одна прелестница, начиная с седьмого класса… Я
придурком был для всех: после уроков оставался на лабораторные занятия! Был еще
один такой, тоже не пил, не курил, учительшу не трахал – только качался в
спортзале, а когда закрывали на ночь, бегал в потемках с гантелями… Теперь
восьмикратный чемпион мира, рекордсмен, вся квартира в кубках и золотых
медалях. Кстати, теперь и отыгрывается: пьет лучшие вина, трахает не простых
учительниц, а элитных актрис…
