– Разве что побурчат на кухнях.
– Это у нас умеют, – согласился он с прежним
жаром. – Но кто, как не она, эта сраная интеллигенция, размыла и утопила в
дерьме все строгие нормы? Все рамки, границы? Все идеалы?.. Вот теперь пусть и
жрет то, что получила. Отныне над миром во весь зловещий рост встает Скиф – сильный,
здоровый, не отягощенный никакими старыми догмами. Ни французских утопистов, ни
современных политкорректных гомосеков.
Он говорил горячо, излишне горячо. Я молчал, еще не ощутив,
то ли в самом деле накипело, изливает душу, то ли старается завоевать мою
симпатию, войти в число самых близких сторонников.
– Вы правы, – сказал я наконец. – Это не мы, а они
сами уничтожили старый мир… Это они заставили нас оставить своих овец в богатом
краю и заняться этим тяжким делом спасения мира… Так пусть же теперь получат
свое, недоумки… А вы, Игнат Давыдович, имортист или еще нет?
Он с неловкостью улыбнулся:
– Да уже вроде бы…
– Хорошо, – сказал я, – пусть будет даже только
вроде. Если мы имортисты, то законы старого мира – не для нас. А это даже не
законы, а лохмотья.
В кабинет вошел Волуев, молча положил передо мной папку с
одним-единственным листочком и молча удалился. Медведев деликатно отвел взгляд
в сторону, но я читать не стал, о содержимом догадываюсь, а с премьером надо
закончить в том ключе, чтобы не сомневался: все реформы, что задумали,
сбудутся. И все реформы – во благо.
– Перестраиваем под другого человека, – сказал он
осторожно, – но… не маловато ли их?
Я горько усмехнулся, развел руками:
– Маловато. Да и не самые бойкие это люди, к сожалению. Мы
уже об этом говорили, но всякий раз придется напоминать, что еще в школе,
практически в каждом классе выделяется кто-то, кто упорно учится или
тренируется, все это даже не из-под палки, что совсем уж удивительно, а сам по
себе! Нравится вот извращенцу даже после уроков грызть гранит науки или
каторжаниться железом в подвале, когда можно взять пивка и так сладко тискать
податливых девочек на лавочках прямо на детской площадке!
Медведев скупо усмехнулся, но взгляд отвел, я так и не
понял, осуждает или же сам с пивком тискал одноклассниц вместо осточертевших
уроков.
– Ряды, – продолжил я, – этих грызущих гранит и
наращивающих мускулы со временем быстро редеют. Непросто выдержать натиск
агрессивного общества с требованием пить: «Мы же пьем, а ты чем лучше нас?»,
ходить по бабам: «У тебя че, что-то не в порядке?» – и ездить в дурацкие
турпоездки: «Ты че, мы ж расширяем кругозор!» К тому же СМИ ведет настоящую
кампанию против этих одиночек, возвеличивая человека толпы: играющего в
лотереи, собирающего крышки из-под пепси, где может оказаться выигрышный
миллион, оттягивающегося, балдеющего, ничем не забивающего голову.
Медведев наклонил голову.
– Но вся экономика, – пророкотал его сдержанный
баритон, – ориентирована, так сказать… даже мировая!.. именно на этого
дебила. Чтобы больше покупал эту пепси.
– Говоря образно, – сказал я, – имортисты – это те
уцелевшие, кто наконец-то собрались и учредили свою партию! А сейчас создаем
условия, чтобы защитить и уберечь тех одиночек, что вот сейчас переступают
порог детского сада, школ, институтов. Чтобы считались не изгоями, недоумками,
слабаками, а теми, кем являются на самом деле – хозяевами планеты. А эти,
которые крутые и уверенные, собирающие крышечки, – всего лишь здоровый
рабочий скот. А скот должен знать свое место.
– Абсолютно согласен!
– Заодно и те неглупые, но слабые, что могли бы заниматься
наукой, но в угоду моде красят волосы в зеленый цвет, вдевают серьги во все
места и вместе с придурками идут оттягиваться, дабы не выделяться, с имортизмом
получили надежную поддержку и возможность выдавить из себя демократа и стать
людьми, детьми Бога. А вы знаете, Игнат Давыдович, если уж честно, то для
руководства нашей индустриальной экономикой вполне хватает тех одиночек! В
нашем механизированном мире без быдла вообще можно обойтись… Сейчас это кажется
дико, но ведь многие дикие идеи, стоило их внедрить, тут же дали плоды!
Он поинтересовался:
– Это вы о виселицах?
Я поморщился:
– Да что вы все уперлись в них?.. Прямо журналист. Да пусть
даже о виселицах. Какой везде лился расхожий бред, что ужесточение наказаний
якобы не уменьшает количество преступлений!.. Не уменьшает, если срок наказания
ужесточить на полгода-год при, скажем, десятилетнем сроке заключения, хотя не
уверен. Кто знает, из какого пальца и пальца ли высосали эту дурь? Но вот мы
начали проводить жестокие казни, как сразу же отрезало по крайней мере
девяносто девять процентов всех преступлений!
Он кивнул, сделал пометку в блокноте.
– Это стоит напомнить обществу. И не раз.
– Да все и так увидели, – возразил я.
– Этого мало, – сказал он. – Надо напоминать. Это
прокладывает дорогу дальше. Кстати, по вашей доктрине, кто может быть
имортистом?
Я сдвинул плечами, но Медведев смотрел серьезно и
требовательно, я подтянулся, вопрос не случаен, сказал тоже очень серьезно:
– Всякий, кто следует Заповедям имортизма. Для этого
достаточно лишь однажды сказать вслух: «Я – имортист!» Это можно сделать в
обществе или без свидетелей, роли не играет, ибо все мы связаны в один
вселенский организм, и тот, кто должен услышать, услышит. Однако сказать надо.
Как многие не понимают, что молитва нужна не Богу, а самому молящемуся, так и
фраза «Я – имортист!» должна произноситься каждое утро. Не для Бога, не для
свидетелей, а для самого произносящего, который тем самым задает себе нравственный
коридор, в котором пойдет, не отвлекаясь на примитивные радости детей Хама.
Он улыбнулся, от глаз пролегли всего два лучика, и то
непросто на такой дубленой коже.
– Спасибо, господин президент. Думаю, завтра с утра я скажу
эту формулу.
– Не откладывайте на завтра то, – сказал я и умолк в
ожидании, что собеседник тут же брякнет что-то типа «…что можно вообще не
делать» или «…ту, что можешь уже сегодня», даже «…не откладывай на завтрак то,
что можно сожрать за ужином», однако Медведев не попался, сказал с немедвежьей
грацией:
– Вы правы, господин президент. Не стоит откладывать на
завтра то, от чего можно получить удовольствие сегодня.
После его ухода я несколько мгновений сидел, откинувшись на
спинку, пытался заставить себя мыслить быстро и четко над текущими делами
президента, но мозг, сволочь, привычно повел полуабстрактную мысль о нужности
или ненужности Бога для человека. Нет, что нужен – это однозначно, какое глупое
слово, а нужно то, что каждый должен решать сам, без всякого принуждения или
даже подталкивания.
Для простого и даже очень простого человека, который и
стремится остаться как можно более простым, здесь нет проблемы: конечно же,
нет! И потому – гуляй, Вася, один раз живем. Оторвемся по полной, а после нас
хоть потоп, хоть синее пламя, хоть небо в крапинку.
