Коваль проинструктировал, чтобы ни в коем разе не садился на
правой стороне стола, там оказываешься ближе к окну. И хотя оно всегда плотно
закрыто шторами, особыми, что гасят любые попытки перехватить разговоры, но,
если можно выбрать более безопасное место, почему не сесть туда? Впрочем, я и
сам предпочитаю слева, так за спиной стена в двух шагах, а перед глазами шкаф с
книгами и дверь. У мужчин же психика собак в конуре: всегда садятся лицом к
входу.
Вертинский бросил шляпу в кресло, сел в другое. Неслышно
ступая, вошла статная женщина с подносом в обеих руках, от фарфоровых чашек
пошел аромат крепкого кофе. Вертинский жадно ухватил чашку, на секретаршу не
повел взглядом, не Моника, хотя, конечно, хороша, кто спорит.
Я оглянулся:
– А где Седых и Тимошенко?
– В библиотеку улизнули, – ответил Вертинский. –
Отстали, как школьники от строгих учителей, смылись…
– У нас есть что посмотреть, – согласился я. – Сам
бы порылся.
Чашку взял не глядя, в виски стучит кровь, настойчивая мысль
пошла уже по кругу, как слепая лошадь на мельнице: путь дальнейшей гуманизации
общества, начатый еще французскими утопистами-вольтерьянцами, исчерпал себя,
исчерпал. Окончательно исчерпал. По планете разливается грязная волна никакой
не гуманизации, а нелепой пародии, из-за которой возненавидишь и весь гуманизм:
все эти политкорректности, демонстративное траханье на людных улицах,
процветающие секс-шопы возле оперных театров…
Нет! За топор не просто пора, а давно пора. Необходимо! Даже
раньше надо было, пока можно было отрубить гниющий палец, а не руку. Мне с
идеей имортизма удалось всадить острие топора в самую суть проблем, а теперь,
получив всю полноту власти, уже все мы, имортисты, беремся за топоры. Снова и
снова повторяю себе и другим, чтобы не струсить, не отступить: пришло Время
топора. Час топора. Время перемен. А так как с переменами затянули, все уже
чувствуют, но никто не решается первым, то эти перемены теперь оч-ч-ень крутые.
И с кровью. Мэр столицы, зная нашу программу, с которой мы пришли к власти,
самостоятельно ввел публичные казни в столице, стараясь хоть как-то сдержать
разгул преступности. При чрезвычайных обстоятельствах – чрезвычайные меры.
Александра, так ее, кажется, зовут, вновь появилась очень
тихо, поднос опустился на стол так, словно стол из бархата. Передо мной
возникли на двух блюдцах расстегаи, сандвичи, крохотные бутербродики с мясом и
сыром. Я поблагодарил кивком, Александра постояла пару мгновений, чуть дольше,
чем требовалось, но я уже смотрел на экран монитора, и она исчезла так же тихо,
как и вошла.
На экране высветилось окошко броузера, я вошел на головной
сайт имортизма, сейчас их уже тысячи, цифры на счетчике мелькают с бешеной
скоростью.
Форум пришлось разбить на несколько подконференций, уже по
отдельным аспектам имортизма, там ведутся жаркие споры, но и тогда ветки
разрастаются так, что уходят в бесконечность, а не у всех толстые каналы, надо
бы резать на страницы…
Я быстро просматривал новости, чувствуя себя Карлом Марксом,
Томасом Мором и Кампанеллой, которые вдруг получили всю полноту власти. Одно
дело умничать на кухне, критикуя, конечно же, тупейшее правительство и
подсказывая этим идиотикам в Кремле, как надо и что надо, другое дело –
внезапно оказаться у руля. Да еще на корабле, что с пробоинами ниже ватерлинии,
со сбитыми парусами, спившейся командой, в то время как буря все крепчает…
Вертинский отсиделся, поел все бутерброды, я боковым зрением
видел пятно его фигуры, начал бродить взад-вперед, рассматривая обстановку,
любопытный, наконец я ощутил его теплое дыхание на шее.
– Страшно?
– Еще как, – признался я. – Взгляните, Иван
Данилович, что творится!
Я привычно обращаюсь к нему на «вы», он был моим преподом в
универе, он пока что на «ты», но, замечаю, все чаще переходит на «вы», стараясь
проделать это понезаметнее, я же все-таки не студент, а президент страны…
– Держись, – произнес он. В голосе старого юриста были
нежность и бессилие чем-то помочь. – Держись, ты к этому шел.
– Да, конечно, – ответил я бодро, перед всеми надо быть
героем всегда, но внутри разрастается холодная тяжесть. Не шел я к этому, не
шел! Я мудро и красиво теоретизировал, умничал, создал изящную и высокопарную
систему, в которой миром правят умные люди, а неумные занимаются работой
попроще. Естественно, куда идти, что строить, какие книги писать и какие фильмы
снимать – определяют в моей схеме только умные люди, а не большинство, ибо все
знаем, какого сорта это самое большинство. Я сам чувствовал, что эта модель
слишком правильная, безукоризненная, чтобы стать жизнеспособной, но то ли сумел
подвести очень прочный фундамент, то ли в самом деле население обожралось
происходящей дрянью… но – революция свершилась!
Я знаю только две революции, что действительно тряхнули и
изменили мир, это – Великая Октябрьская в России и Великая исламская в Иране,
последствия которой все еще недопонимают. И вот мы свершили третью… самую
грандиозную. Понимали аятолла Хомейни и Ленин, что могут прийти к власти? Я,
честно говоря, оказался не готов. Как и всякий русский интеллигент, всегда
готов к постоянному брюзжанию и маниловщине, изничтожающей критике этих идиотов
в Кремле, окруживших себя идиотами помельче, у которых тоже идиоты в услужении,
и так до самого низа, а там этот народ-идиот, косорукий и тупой, спившийся и
вымирающий, который все делает через задницу, и только вот мы, русская
интеллигенция, соль и совесть нации, ее цвет и драгоценность, ее чудо и
золотце… Нет, эти русские интеллигенты выдвигали порой и прекраснейшие идеи,
проекты, но у них не хватало ума и, главное, энергии не то чтобы довести до
конца, но даже отшлифовать, придать законченную форму, чтобы восприняло как
можно больше народу.
Ничего не попишешь, мы всегда чуточку не готовы к новой
жизни. Трезвая данность в том, что я – президент России, вокруг меня небольшая
кучка сторонников, большая куча тех, кто понимает и поддерживает пассивно, и
огромное бескрайнее море… не скажу, быдла, но простого и очень простого народа,
который с восторгом принял заброшенную нам с Запада идею, что вовсе не
обязательно карабкаться вверх, учиться, совершенствоваться, каторжанить себя
тренировками или учебой, а можно расслабляться, балдеть, оттягиваться,
релаксировать, отрываться, кайфовать, просто жить, развлекаться, требовать от
верхов хлеба и зрелищ, то есть футбола, хоккея и дурацких телешоу, причем чем
тупее – тем кайфовее, и каждый ответствен, это же надо такое брякнуть, только
перед собой, что значит: а пошли вы все на хрен – родители, воспитатели,
учителя, армия, культура, правила поведения!
Сейчас даже не Юса наш единственный противник, миазмами
юсовости пропитан мир, хотя, конечно, единственное место, откуда эта дрянь
льется волнами высотой с небоскреб и затопляет мир, – это территория за
океаном. Эту гадину мы должны раздавить, как раздавили ее полторы тысячи лет
назад, тогда она называлась Римской империей, а нас точно так же называли дикими
и непредсказуемыми варварами.
