Я остановился в дверях, Волуев за моей спиной. Они не
замечали нас, Седых смотрел пристально на Вертинского, признал:
– Интересный взгляд.
– Верный! – сказал Тимошенко благодушно, добавил: –
Почти.
– Может быть, – согласился Седых. – Готов
согласиться… Да, согласен. Но, зная Ивана Даниловича, я бы не сказал, что он
вот так просто выдал верную идею и на этом остановится. У него каждая идея есть
ступенька к следующей.
Вертинский польщенно хохотнул, поклонился, как циркач,
удачно исполнивший номер:
– Ну тут же все ясно!.. Наша цивилизация во многом начинает
оглядываться на предшественников. Мы сейчас, я говорю о цивилизации, в тупике.
А тупики полезны тем, что можно остановиться, осмотреться… А потом вернуться и
пройти последний отрезок пути уже иначе. Сейчас мы чересчур далеко зашли на
пути признания индивидуальных свобод… А, простите, Бравлин!.. Господа, как-то
неприлично сидеть, когда президент вот так…
Я сделал усаживающий жест, прошел в комнату и сел.
Демонстрации двигаться к Центру еще почти час. Минимум сорок минут.
Атасов сказал предостерегающе:
– Ну-ну, полегче! Я тебе своих свобод не отдам!
Вертинский сказал торопливо:
– Погоди, никто твои свободы отнимать и не собирается. Может
быть, даже расширим и закрепим… Но это не значит, что мы должны и дальше
воспринимать таким же образом свободы граждан чужих стран, особенно –
враждебных. Мы должны рассматривать те государственные образования и страны как
нечто цельное. Понимаешь? Как наши отважные крестоносцы рассматривали исламский
мир. Они не убивали и не насиловали людей других стран, другого цвета кожи и
вероисповедания – они просто наносили ущерб враждебным образованиям, ослабляли
их мощь, взамен утверждали свою. Так понятнее? Мир был более цельным, дорогой
друг! Люди тогда были частицы того или иного общества, а не миры сами по себе,
как сейчас!
Седых сказал скептически:
– А что плохого в том, что люди сами по себе? Разве это не
будущее? Без всяких мелких миров, а все в одном большом мире?
Вертинский покачал головой:
– Это прекрасная мечта сродни построению коммунизма. Человек
такая тварь, что сама по себе жить не может. Едва ослабевают старые скрепляющие
общества, человек тут же начинает создавать свои, новые. Так на территории
вполне благополучных вроде бы стран возникают то мелкие секты, что грозят
превратиться в новые территориальные образования, то экстремистские группы, что
стремительно завоевывают симпатии и вот-вот возьмут власть вполне легальным
путем. Как вам новейшая теория происхождения Древнего Рима из такой вот группы
экстремистов? Крупный научный труд убедительно доказывает…
Их голоса постепенно сливались в монотонное жужжание, я в
какой-то момент незаметно отключился, подумал, что коренное отличие имортизма
от любой другой религии… и от всех религий мира в том, что ориентируется не на
забитых неграмотных старушек, а именно на интеллектуалов. А вот черни, на
которую опирается любая религия, имортизм просто непонятен.
Человеку, для которого высшая цель – трахнуть жену соседа,
имортизм чужд, далек, даже враждебен. Мне это надо помнить, чтобы не разевать
варежку в патетическом недоумении: как же так, почему не понимают? Почему не
принимают имортизм толпами? Да потому, что на этот раз толпа в расчет не
принимается. Роль толпы была важна в те эпохи, когда, объясняя на пальцах,
армии дрались палками да мечами. Тогда побеждал тот, на чьей стороне толпа
больше. Сейчас же, когда один летчик способен сбросить пару атомных бомб
повышенной мощности, что испепелят не только армию, но и десяток городов, нам
куда важнее, чтобы этот летчик был имортистом. И чтобы имортистами были
конструкторы, что рассчитывают самолет. И ученые, что открывают новые
возможности полета.
А толпа, она и в Африке толпа. Пусть остается.
В кабинете все чаще оглядывались на меня, я перевел дух, в
голове то цифры из соглашения с Молдавией, то будущая реакция мировой прессы на
демонстрацию… ладно, демократов, все мельтешит, шуршит, хлюпает…
– Поосторожнее с этими историческим трудами, – сказал я
устало. – Все зависит от точки зрения автора, а она, в свою очередь,
зависит от… возраста.
– Возраста? – не понял Седых. – При чем здесь
возраст?
– При том, что это в математике дважды два всегда равняется
четырем. В истории же любая личность оказывалась то ангелом, то злодеем, то
снова ангелом. Но в целом я могу предложить такую замеченную мною тенденцию…
Молодые историки постоянно «разоблачают» все благородные деяния, доказывают,
что в основе тех или иных поступков лежат фрейдистские мотивы, жадность,
корысть, трусость, что ничего святого нет, а все якобы благородные мотивы в
национально-освободительных войнах или еще каких-то канонизированных историей
случаях – брехня, подделка, а на самом деле… и далее все тот же набор из
фрейдизма. У них Матросов поскользнулся на льду, войну мы выиграли благодаря
заградотрядам, крестовые войны велись из-за жажды пограбить, везде было и есть
только свинство, предательство, трусость…. Улавливаете? И потому нам тоже можно
трусить, предавать, подличать и все такое общечеловеческое… Историк же в зрелом
возрасте, переболев периодом разоблачительства, предпочитает видеть в истории
больше примеров благородства, подвижничества, иначе не объяснить взлета нашей
цивилизации с ее довольно высокой – я без шуточек! – культурой… Ладно, вы
как хотите, я пойду в большой зал. Нехорошее дело впереди.
Тень прошла по их лицам. Знают, понимают, одобряют, но
предпочитают, чтобы ответственность нес кто-то другой. К примеру, я. Только я.
Мы – имортисты, сказал я себе с нажимом по дороге в большой
зал. С этого понятия начинается имортизм, ибо все имортисты, несмотря на все
крайние различия между ними, в главном действуют как единый организм, как общий
сгусток воли и мудрости. Нас всех ведет единая идея – стать могучими
бессмертными существами, что станут настоящими властелинами Вселенной и придут
к ее Творцу, чтобы помочь ему уже как партнеры.
Потому имортистов уже сейчас следует признавать и принимать
как нечто единое и бессмертное. Не только потому, что, по идеологии имортизма,
следует возродить к жизни тех, кто многое сделал для победы имортизма, но не
дожил до нее, но и сегодняшних имортистов. Да, мы – единый организм в том
понимании, в каком говорим, к примеру, о физике, которая раньше, во времена
Архимеда, состояла только из механики, а теперь если механика, то квантовая, а
сама физика как минимум атомная…
А тех, что сейчас двигаются сюда с лозунгами в защиту
демократии, можно воспринимать тоже как единую сущность, простирающуюся еще от
языческих богов, где вся эта грязь красиво воспета в боге богов Зевсе. Но мы –
монотеисты, наша Вселенная создана сразу огромной, светлой и без всей этой
грязи. А если грязь завелась позже – уберем.
«Уберем, – повторил я почти вслух, не давая себе
дрогнуть, заколебаться. – Великие идеи безжалостны».
