– Это трансвеститами станем, что ли?
Волуев объяснил голосом знающего человека:
– Это не трансвеститы… те идут со второго ряда.
– А кто эти?
– Педофилы. Треть из них – священники. Ну, вы сами знаете,
что в их среде весьма и весьма… Да-да, весьма процветает. Даже цветет пышным
цветом, можно сказать, махровым! А этот, с рупором, заместитель председателя их
общины. У них свой банк, свои фонды, свои газеты, свой канал на телевидении.
Словом, сила! Так что все кандидаты в президенты всегда стараются заручиться их
голосами. А лучший способ доказать, как понимаете…
– Не понимаем, – заявил Вертинский брезгливо и коротко
взглянул в мою сторону за поддержкой. – Поясните, уважаемый Антон
Гаспарович.
– Выносливые мужики, – заявил Волуев. – Это же
всеамериканский марш! Идут через всю страну, а это чуть поболе, чем от Мытищ до
Красной площади. Когда дотопают до Вашингтона, вручат требование президенту
немедленно ввести войска в Россию и установить там… что значит, здесь,
демократический строй, где они могли бы… ну, свободно…
– Ага, – сказал Вертинский саркастически, – щас,
вот так прямо и начнут войну! Мы подкинули Америке свою бомбу имортизма. Пока
не обезвредят, к нам не полезут.
Волуев подумал, сказал намекающе:
– Да? А если попытаются загасить очаг пожара, а не
отлетающие от него искры?
В комнате сразу похолодало. Я взглянул на часы, до встречи с
лидером исламского мира двадцать секунд, кивнул Волуеву, и мы двинулись через
анфиладу залов.
Глава 10
Под утро привиделось, что стою в непроглядной ночи на
вершине огромной скалы, над головой смутно проступают подсвеченные неземным
огнем края облаков. Такие видел однажды в детстве на картине Доре, иллюстрация
то ли к «Божественной комедии», то ли к «Потерянному раю», но поразила так, что
и наяву не раз видел эти титанические образы, и сейчас вернулось это ощущение
всеподавляющей мощи, вселенских масштабов, а когда всмотрелся, это оказались не
подсвеченные облака, а края звездных туманностей, разлохмаченные титаническими
взрывами сверхновых, а ночь оказалась не просто ночь, а бездна космоса…
Леденея от ужаса, взглянул под ноги, но и там нет тверди,
как нет и моих ног, нет моего тела, я вишу во Вселенной, лишенный сосуда, в
котором обитаю на планете Земля. Страх помутил мысли, не помогло даже
спасительное, что без тела зато не замерзну в космосе, меня не разорвет, сейчас
я бессмертный, но это же хуже смерти, когда я заблудился и уже никогда-никогда
не отыскать крохотную песчинку – родную Галактику, а в ней из ста миллиардов
звезд отыскать ту, что зовется Солнцем.
– Ты вернешься! – прогремел нечеловеческий голос, я
ощутил, что говорит вся Вселенная, говорит изо всех сторон, а также изнутри
меня. – Ты поведешь!..
– Господи, ну почему ты выбрал меня! – прокричал я в
страхе. – Почему?.. Неужели нет больше умных, талантливых, знающих? Не
чувствую я в себе силы вести все человечество из юсовского Египта. Сам могу
быть имортистом, но чтоб других…
– Другие… – грянул яростный голос, и я понял, что Творец
тоже может быть в ярости, гневе, разочаровании, – другие выбрали дорогу
полегче… Остался только ты!..
– Но придут следующие, – сказал я, торопливо сглотнул
ком в несуществующем горле, добавил: – Для тебя время значения не имеет…
– Но имеет для вас, людей, – прозвучал громовой голос,
я со страхом и жалостью услышал в нем усталость, – для вас будет уже
поздно…
Я успел увидеть целый поток крупных астероидов, что несутся
через пространство, и вложенный в меня инстинкт предупредил, что наступит
грозный час, когда ударят в планету, на которой мой вид, мои люди, я только
начал поднимать их с постелей, чтобы вести из сытого и болотного мира на берегу
Нила в знойную пустыню имортизма.
Чернота космоса стала бледнеть, я на скомканной постели,
тело все еще сотрясается и съеживается, вселенский ужас медленно покидает
плоть, в ушах еще звучит трубный глас.
Голова с утра тяжелая, крепкий кофе не помог, а пробовать
всякие там взбадривающие таблетки не рискую, консерватор, хоть и имортист. А
может, имортист потому, что консерватор? Сидеть бы сейчас в удобном кресле,
отдыхать, хоть еще и поработать не успел, но взгляд скользит по широкому листу
календаря, там отмечены даты, некоторые обведены фломастером в два-три круга,
так мне заметнее, чаще вспоминаю, настраиваюсь, мозг за кадром подбирает
данные, доводы…
Конечно, у меня календарь есть не только в компьютере,
несколько человек из службы канцелярии президента работают, можно сказать,
живыми календарями: держа перед глазами даты, намеченные встречи, тщательно
раздвигая их по времени, чтобы не только не наползали одна на другую, но и
поддерживали мой настрой в течение всего длинного рабочего дня: вслед за
трудным разговором с президентом Молдовы сразу же награждение знаменитого
скрипача высшим орденом и рукопожатие самого президента, встреча с патриархом церкви,
который будет настаивать на замене политруков в армии на священников, затем
пресс-конференция для иностранных корреспондентов по проблемам нефтепровода в
Западную Европу…
Отец категорически отказывается переезжать в квартиру
получше. Заявил, что это сын у него – президент, а он как был пенсионером, так
и остался, с каких это заслуг такие льготы, а за чужой счет не станет… И не
спорь, сынок, ты хоть и не чужой, но у меня своя гордость, живу только на то,
что зарабатываю сам. Но ты не обижайся, можешь приходить в гости со своим
пирогом, с конфетами, даже шампанским. А ушицу я сварю сам…
Я взглянул на часы, с преогромным трудом преодолел
сильнейшее желание хорошо перекусить, вообще позавтракать, пожрать от пуза, со
вздохом упал на пол и отжимался до тех пор, пока не разогрелся, как Батарадз в
драке, руки задрожали, упал лицом в тонкий ковер.
Мы с чувством полнейшего интеллектуального превосходства
хихикали над фразой тупого Митрофанушки из «Недоросля», где он заявляет: «Не
хочу учиться, хочу жениться», но это всего лишь более ранний вариант нашего
«Принимайте меня таким, каков я есть», то есть вот такое я говно и вовсе не
стремлюсь становиться лучше, ибо для этого надо учиться, стараться,
горбатиться, отжиматься хотя бы от пола, мало будет времени на бабс, кайф,
расслабоны, оттяг…
Звякнул телефон, я тронул клавишу, появилось лицо
Александры, в глазах сразу же появилась тревога:
– Господин президент, что с вами?..
– Ничего, – буркнул я, – а в чем дело?
– Вы весь мокрый!
– А каким я должен быть, – огрызнулся я. – Слабый
я вот такой, понятно?.. Десять раз отжался и морду еле поднял.
От динамиков возле монитора донесся вздох облегчения:
– Фу-у-у… а то когда у вашего предшественника такое лицо, то
сразу вызывали врачебную бригаду.
