– Если предоставить свободу человеколюбию и милости, система
законов разрушится вся! Потому с правозащитниками надлежит поступить как с
разносчиками чумы: немедленно изолировать и сжечь. Вообще не надо бояться
делать то, что не умеем. Надо помнить, ковчег был построен любителем.
Профессионалы построили «Титаник».
Он говорил правильно, даже слишком правильно. И все это
зачем-то мне, как будто возвращает мои же слова. То ли старается зачем-то
уверить, что целиком и полностью мой человек, дышит моим воздухом и говорит
моими словами, то ли просто ловит момент, чтобы перейти к какому-то щекотливому
вопросу, явно неприятному мне, иначе уже давно бы все сказал, не тот он
человек, чтобы вилять вокруг без особой необходимости.
– Знаменательно, – воскликнул он с восторгом, –
что имортизм в первую очередь пустил корни в среде высоколобых! Любых, будь это
люди бизнеса, искусства, политики, науки. Впрочем, это объяснимо, ибо при
нынешнем уровне цивилизации даже так называемый бедный класс в состоянии работать
пять часов в день, а то и вовсе не работать, а жить на немалое пособие, а все
остальное время кайфовать, балдеть, расслабляться, отрываться…
Я кивнул, не отрицая, он продолжал с еще большим
энтузиазмом:
– Уровень жратвы для банкира и слесаря один и тот же,
официантка от кинозвезды в постели ничем не отличается, как и виски за тыщу
баксов за бутылку от виски за один доллар, а если и отличается, то не
настолько, чтобы для этого вкалывать дни и ночи, лезть на вершину, отказывать
себе в ежедневных удовольствиях, так ведь? Так. Но вот те, кто вкалывал в
юности, оказались готовы отказаться от ежедневных утех плоти снова ради
возможности покорить еще одну вершину… достижение которой обещает так много! Я
просто не ожидал, честно говоря, что имортизм вот так победно попрет, аки танк
рыкающий.
Я должен был быть польщенным, я и чувствовал себя
польщенным, но все же предостерег, надо было по атмосфере в кабинете как-то
реагировать, чтобы не слишком, но и не чересчур нейтрально, трудное ремесло
политика балансировать на полутонах:
– «Демократия» переводится с греческого как «власть народа».
Администрация США в течение последних лет доходчиво поясняет остальному миру, о
каком именно народе идет речь. И каким идеалам необходимо следовать
человечеству, а то…
– Да, правду лучше всего говорить из танка… Но если уж
тонуть – то на «Титанике»! Нет-нет, у меня и мысли нет, что потонем. Наоборот,
мы в самом деле прем, как конница молодого ислама, когда малые отряды с
легкостью захватывали целые страны.
Он говорил искренне, я чувствовал, однако что-то
настораживает в такой напористой искренности, я кивнул:
– Да-да, пока что ответный удар только готовится.
– Ну так уж и удар! Чем они могут ответить?
– Мы просто захватили мир врасплох, – сказал я
спокойно. – Разве не так? Все смотрят в сторону крылатых ракет, сибирской
язвы, высокоточных бомб… Но на той стороне уже спешно готовят контрудар.
Он засмеялся несколько принужденно:
– Но не смогут же крылатыми ракетами? Пришлось бы разнести и
свои университеты. А профессуру вообще в распыл… Нет, мы ударили как раз в
нужное время. С коммунизмом случилась беда лишь потому, что начали строить
слишком… рано. Идеалы слишком высокие, из далекого будущего, а человечек, увы,
из прошлого. То же самое и сейчас, только еще хуже. Да-да, намного хуже. Коммунизм
строили в отдельно взятой стране, это кончилось катастрофой для этой отдельно
взятой, но сейчас «общечеловеческие ценности» пытаются распространить на весь
мир. Вот это будет подлинная катастрофа, ибо они абсолютно нежизнеспособны,
хоть и красивенькие. Но тот, кто наивно пытается их принять сейчас, просто не
понимает, что в мире общечеловеков абсолютное преимущество получают мерзавцы,
которым эти ценности ниже гениталий…
Снова голос звучит искренне, лицо тоже искреннее, я могу
различить в голосе или выражении лица малейшую фальшь, другое дело – не всегда
могу истолковать причину, сейчас же Вертинский говорит искренне, хотя повторяет
мне мои же слова, как будто ждет, что я опущу щит, открывая уязвимое место.
– Да, конечно, – ответил я и добавил как бы без всякой
связи с предыдущим: – Мои результаты мне давно известны, я только не знаю, как
я к ним приду.
Это если и озадачило его, то лишь на миг, что означает, весь
этот затянувшийся разговор лишь преамбула к чему-то неприятному, что, вполне
вероятно, вовсе не вытекает из этого разговора. Возможно, этот разговор лишь
яркий плащ, которым машут перед мордой быка, а острая рапира прячется за
спиной.
– А вы не читали, – спросил он с глубоким сочувствием в
голосе, – разгромную статью Винниченко на имортизм? Довольно убедительно!
Я поморщился:
– Не читал. И не собираюсь. Поймите меня правильно, из
противников меня интересуют лишь последовательные враги имортизма, а этот
Винниченко просто личный враг. Я его не знаю, но встречал статьи, где он
набрасывался на любой мой тезис, о чем бы я ни говорил! А я, вы знаете, в
молодости был весьма плодовит по части идей, даже взял патенты на дюжину
изобретений. Так вот этот Винниченко критиковал все, что я делал, доводами не
брезговал, хватал любые, сам себе противоречил, этим стал мне неинтересен, и
читать его статьи я перестал. Так что его больше не упоминайте, нам более
интересны настоящие, идейные. Из их критики можно что-то почерпнуть, чем-то
укрепить наше пока что хрупкое здание…
– Да? Я тоже ощутил в его доказательствах… что-то глубоко
личное. И слишком часто он срывался на крик, это настораживает. Как и общая
запальчивость. Хотя в одном он почти угадал. Действительно, имортизм… слишком
ясен. Да-да, этим и недостаточно привлекателен для… масс. Кто хочет казаться
толпе глубоким, заботится о темноте. Ибо толпа считает глубоким все то, чему не
может видеть дна. Взять, к примеру, все те глупости, что выдаются под знаком
таинственных и непостижимых восточных учений! Или же пророчества Иезекиля,
Нострадамуса, туманные откровения Евангелия, древних пророков! Ни черта не
поймешь, а значит – понимай в меру своего суждения о своей значимости. Знаете
ли, интеллигенция не примет имортизма…
– Потому, что все ясно?
– Да. И поэтому.
– А почему еще?
Сердце мое стукнуло чаще, подсказывая, что вот и
приблизились к настоящей цели визита.
– Самые смелые люди становятся трусами, – сказал
он, – если у них нет строгих установившихся взглядов. Потому Юса обречена.
Но, к сожалению, обречены и многие из тех, кто мог бы пополнить ряды имортизма.
Их отпугивают предельный ригоризм, пуританство, кальвинизм суждений,
формулировок. Это умные и порядочные люди, но все еще по старинке мягкие,
аморфные, интеллигентные. Их отпугивают наши людоедские лозунги и цели.
Я поинтересовался с вниманием:
– Даже цели?
– Нет, – поправился он поспешно, – цели одобряют!
Вы знаете, что одобряют, но они не считают, что цели оправдывают средства. Это
хорошие люди, не хотелось бы их терять…
