Ну ладно, пусть будет «обязательство», это понятнее, то же
самое, что и Завет, такая аналогия все ставит на свои места. Вступавший в
комсомол или в партию коммунистов тоже принимал на себя обязательство быть
лучше, чем окружающие его люди. А чтобы не было иных истолкований, в Уставе
Торы, Корана, Компартии четко прописано, что значит «лучше». И в каждом
предусмотрено строжайшее наказание даже за попытку раскола, за одну мысль о
расколе, это же означает гражданскую войну, это стоп всем победам…
В виски кольнуло, я с силой потер ладонями, машинально
подумал о новой чашке кофе, решил, что слишком быстро перехожу в стаз
наркоманов, встал и прошелся по кабинету.
В кабинет тут же заглянула Александра:
– Господин президент…
– Что? – спросил я сердито.
– Ничего не случилось? – спросила она встревоженно.
– Господи, – вырвалось у меня, – да перестаньте
шпионить! Я просто разминаю бедные старые кости.
– На это у вас есть свой массажист, – отпарировала
она. – Дежурит вместе с медиками через две комнаты отсюда. Но могу и я…
Ладно-ладно, только не бейте, уже исчезаю!
Дверь захлопнулась, я постоял в тиши, собираясь с мыслями. С
исламом столкновение начинается, кто бы подумал, и на этом идеологическом
фронте. Аятоллы забеспокоились не зря, имортизм начинает перехватывать у него
лучшие ценности, присваивать. Как и перехватывать самых фанатичных, но жаждущих
прогресса бойцов.
– Мы вершина, – сказал я вслух, – вершина!..
Вершина. Бог говорит сам через наши тела! Мы, которые говорим это, ближе к
Богу, ибо он говорит с нами, зовет нас, ждет, чтобы мы встали с ними и тоже
начали работать…
Гений, вспомнилось чье-то, есть кровно осязаемое чувство
короткости со всей Вселенною, родства с нею. По сути, это понимание родства со
Вселенной, с Богом и делает человека гением, а уж имортистом – наверняка.
На дисплее загорелся огонек, Александра спросила опасливо:
– Господин президент… если я не отрываю вас от великих
мыслей, то, может быть, примете премьер-министра? Говорит, ему назначено. Я
проверила, в самом деле, он должен уже сидеть у вас за столом и что-то
докладывать…
– Зови, – велел я и предупредил: – Но есть не давай!
– А пить?
– И пить, – ответил я сердито. Подумал, сказал мягче: –
Разве что твоего патриотического сока… но не сразу, не сразу!
Часть III
Глава 1
Медведев появился, как дрессированный медведь на велосипеде:
грузный, в то же время ловкий, с точными движениями, взглядом охватывающий
пространство, в котором предстоит выплясывать на велосипеде и без велосипеда. Я
встретил на середине кабинета, так принято, обменялся рукопожатием,
поинтересовался:
– Подобру ли, поздорову?
– Спасибо, – ответил он, – знаете, господин
президент, интересная особенность…
– В чем?
– На этот раз мир взялись спасать люди среднего возраста!
– А что в этом необычного?
Он покачал головой:
– Разве не заметили, кто обычно берется спасать мир? Либо
подростки, «пока сердца для чести живы», либо старики. Первые еще
жертвенно-благородны и не обременены, а другие – уже не обременены, уже
вырастили детей, а то и внуков, теперь могут обратить благосклонный взор и на
человечество в целом, среди которого будут жить их внуки, правнуки,
праправнуки. Природа распорядилась мудро: подростков можно принести в жертву на
благо вида, ибо они еще не создали семей, а стариков уже можно, они уже
выполнили свое прямое предначертание по продлению и выращиванию рода.
Я кивнул, указал ему на стол с двумя стульями по обе
стороны.
– Понятно, Игнат Давыдович, понятно. Среднему возрасту не до
спасения человечества: с головой в семейных заботах, в поддержании семьи,
выращивании молодняка, устройстве его в жизни? Спасать будет либо после того,
как выпустит всех в полет и освободится, либо…
Я сделал паузу, Медведев сказал с медвежьим оживлением:
– Вот-вот, об этом «либо». Либо угроза нависнет такая
реальная, что ее ощутит даже средний возраст! И поймет шкурой, что если не
спохватиться, оставить это пацанам и старикам, то не для кого будет выращивать
детей. Им жить придется на огромной помойке, заполненной уродами, наркоманами,
гниющими на ходу от СПИДа и других болезней двуногих.
Он по взмаху моей царственной длани послушно занял указанное
место. Лицо стало государственным, отрешенным от будничных дел, но вместе с тем
донельзя торжественным, с некой обреченностью, как будто вот сейчас он мне
правду-матку прямо в мои бесстыжие глаза, его тут же на плаху, но зато потом
поставят всюду золотые памятники в полный рост, а меня выроют из могилы, как Кромвеля,
и вздернут на виселицу.
– Господин президент, – сказал он осторожно, – мы
как-то упустили за массой важных дел одну мелочь, что вообще-то далеко не
мелочь…
– Что это?
– Надо решать,что делать с винно-водочной продукцией.
– У вас какие-то проблемы? – спросил я.
– Да, – сообщил он. – Я тут подготовил некий
проект закона о кое-каких ограничениях, но на меня ка-а-ак набросились!
Романовский, видите ли, полагает, что надо запретить выпуск водки, а вот коньяк
оставить… именно тот оставить, который он сам пьет, как лошадь, это я не
ябедничаю, это к сведению, пусть не брешет насчет умеренно… Леонтьев вообще
говорит, что лишь через его труп: по его словам, вся наша экономика держится на
продаже водки… Вам надо вмешаться, господин президент!
Он говорил, говорил, я смотрел на его круглое лицо и
дрожащие от обиды губы, в черепе вяло уплывали мысли о великолепном ходе Эбн
Альсоди Сабае, что так мастерски остановил наступление ислама, расколов его и
заставив обе половинки враждовать чуть ли не до всеобщей гражданской войны, а
взамен пришла странная мысль, которая никогда меня не посещала. Вот сейчас,
когда я президент огромной страны, тем более – имортист, я должен понять и
охватить всю ситуацию в целом. Почему человек пьет? Не потому ли, что человек –
единственное существо, которое осознает, что существует? И что оно – смертно.
Уже это способно наполнить таким ужасом, что человек тут же свихнется, если
сразу же не приложится к бутылке и не затуманит мозг до полного затемнения. Но
и помимо мыслей о смерти, до которых додумываются совсем немногие, всем
приходится думать о будущем, чего никогда, понятно, не делают рыбы, птицы или
даже высшие приматы. Никто не планирует, что будет делать, как поступать,
реализовывать задуманное. Это совсем новое явление – думать, природа его
только-только изобрела. Брака много, чуть ли не вся популяция, за немногими
исключениями, должна идти в брак, но современная медицина спасает даже
безголовых уродов, а гуманность, мать ее, позволяет глушить и туманить мозг
остальным, хотя, по миллиардолетним законам природы, туманщики деятельности
мозга должны отбраковываться точно так же, как отбраковываются смертельно
больные и нежизнеспособные.
