— Нет у вас никакого дела!
— Ошибаетесь, — проронил Маркус. — Мы с отрядом охраняем караван, что пойдет на север Нордкоста, до Карса. Уже и плату получили.
Гвардеец окинул взглядом солдат за прутьями, угрюмого ведуна, потеки на драконьем нефрите. Голубь, слетевший на лапу грифона, встряхнул жемчужно-серым хвостом и уронил каплю помета прямо на колено ведуна, седой воин в глубине клетки хохотнул.
— Отряда у вас нет, — заявил Доссен. — Все ваши люди — вон, за решеткой. А вдвоем с шавкой охранять целый караван не выйдет: в контракте сказано — ведун и восемь солдат с мечами и луками.
— Надо же, он еще и контракт наш читал, — буркнул Ярдем. — Кстати, шавкой меня звать не советую.
Гвардеец поджал губы, раздраженно прищурился и дернул плечом, латы хлипко звякнули — щегольские доспехи явно предназначались не для боя.
— Да, читал, — подтвердил он.
— И после этого отряд, разумеется, попал за решетку чисто случайно, — уточнил Маркус.
— Лучше соглашайтесь, капитан. Вы нужны городу.
— Караван выступает через три дня, — произнес Маркус. — И я ухожу с ним. Согласно контракту.
Доссен застыл на месте и густо побагровел — видимо, в герцогской гвардии не привыкли к отказам.
— Думаете, вы умнее всех? Диктуете условия, и мир обязан прислушаться? Очнитесь, Вестер! Здесь вам не поля Эллиса.
Ярдем хмыкнул, будто ему дали под дых, и покачал массивной головой.
— Зря вы про Эллис, — глухо пророкотал он.
Гвардеец презрительно взглянул на тралгута, затем на Маркуса — и, дрогнув, отвел глаза.
— Не примите за неуважение к вашей семье, капитан…
— Пошел прочь, — отрезал Маркус. — Сейчас же.
Доссен отступил на безопасное расстояние и напомнил:
— Караван уходит через три дня.
Остальное и так ясно: не выполнишь контракт — будешь иметь дело с герцогом. Маркус не ответил, и гвардеец, повернувшись на каблуках, зашагал к выходу.
— Незадача, — выдохнул Ярдем.
— Точно.
— Нам нужен отряд, сэр.
— Да.
— А где его взять?
— Понятия не имею.
Маркус бросил последний отчаянный взгляд на своих людей, покачал головой и вышел из зверинца.
Город Ванайи был некогда портом в устье реки Танеиш, но берег за столетия занесло илом и песком, так что теперь до моря пришлось бы скакать к югу полдня. Каналы и протоки пронизывали весь город, между Ванайями и мелким, более молодым Ньюпортом сновали плоскодонные лодки с зерном и шерстью, серебром и древесиной — товарами из северных стран.
История Ванайев — как и всех городов Вольноградья — была историей войн. Город успел побыть республикой с избираемым по лотерее магистратом; королевской собственностью; союзником и противником (смотря куда дул ветер) поочередно Биранкура и Рассеченного Престола; центром религии и очагом антирелигиозного мятежа. Каждая смена власти оставила свой след на белых деревянных домах, грязных каналах, узких улочках и открытых площадях. Пришелец натыкался то на старинные ворота — по-прежнему готовые уберечь от врагов городской совет, хотя последний член совета умер столетия назад, — то на статую епископа в парадном облачении, засиженную голубями и позеленевшую от времени. Каменные и деревянные таблички с названиями улиц не менялись по тысяче лет, любой проулок имел добрый десяток названий. Широкие железные калитки делили город на двадцать мелких округов, так что герцог в случае бунта или заговора мог перекрыть городское движение в любой миг.
Еще отчетливее, чем в архитектуре, прошлое города читалось на лицах самих ванайцев.
Помимо тимзинов и первокровных, самых многочисленных в городе, здесь целыми кварталами жили безволосые дартины с горящими глазами, хрупкие снежно-бледные цинны и бронзово-чешуйчатые ясуруты. Былые испытания прибавили горожанам опыта и цинизма, и теперь, проходя узкими улочками вдоль густо-зеленых каналов, Маркус смотрел, как купцы из первокровных — верные сторонники герцога — щедро зазывают солдат на скидки, предварительно взметнув цены до небес, а кабатчики, лекари, кожевники и сапожники меняют вывески на новые, начертанные имперским антейским шрифтом: для будущих клиентов, которые нагрянут после падения города. Старики-тимзины, покрытые иссохшей от времени белесой чешуей, сидят за столиками у пристани, толкуя о последней революции, — тогда отец нынешнего герцога отобрал власть у республики. Их внучки стайками порхают по улицам в тончайших, сшитых по имперской моде белоснежных юбочках, сквозь которые тенью просвечивают темно-чешуйчатые ножки.
Погибнут солдаты, сгорят дома, кого-то изнасилуют, кто-то разорится — никому нет дела: переживать очередную напасть здесь не впервой, и каждый уверен, что ему-то уж точно беда не грозит.
На заросшем травой пустыре Маркус увидел побитый театральный фургон: полог с одной стороны поднят, прохожим видна неглубокая сцена с занавесом из грязновато-желтых лент. Немногочисленные зеваки — иные с любопытством, другие с недоверием — смотрели, как из-за лент выступил старик с высокой копной волос и торчащей вперед бородой.
— Остановитесь! — воззвал старик низким звучным голосом. — Подойдите ближе! Услышьте сказание об Алерене Убийце и драконьем мече! Кому недостает храбрости, пусть идет прочь, ибо наш рассказ — о великих деяниях и славных подвигах! Любовь, вражда, предательство и возмездие сойдут на эти ветхие подмостки, и предупреждаю… — Голос актера понизился чуть ли не до шепота, однако Маркус отчетливо слышал каждое слово. — Предупреждаю: не все добро вознаграждается, не все зло получает по заслугам. Подходите ближе, друзья! Наша пьеса — как жизнь: в ней может случиться что угодно!
— А он мастер, — пробормотал Ярдем, и Маркус вдруг понял, что незаметно для себя остановился послушать.
— Точно.
— Поглядим немного?
Маркус не ответил, лишь подступил ближе к сцене вместе с толпой. Пьеса оказалась простенькой — древнее пророчество, силы тьмы из преисподней и великий герой с реликвией драконьей империи. Прекрасная дева могла быть и помоложе, а герою стоило бы говорить погромче, однако реплики звучали убедительно, труппа играла слаженно. Маркус выделил в толпе длинноволосую женщину и худощавого юнца, которые смеялись в нужных местах и шикали на слишком буйных зрителей, — свободные от роли актеры тоже работали на общее дело. И каждый раз, когда на подмостки выходил старик, Маркус не мог оторваться от зрелища.
Старик играл Оркуса, повелителя демонов, играл с подлинным чувством — Маркус даже временами забывал, что перед ним актер. А когда Алерен Убийца взмахнул драконьим мечом и из груди Оркуса хлынула кровь, Маркус едва удержался, чтобы не выхватить клинок.
В конце, несмотря на предупреждения, добро торжествовало, а зло было наказано. Актеры кланялись публике. Даже Ярдем хлопал огромными, с тарелку величиной, ладонями и от души улыбался. Достав серебряную монету из кошеля под рубахой, Маркус бросил ее на сцену, и через миг раскланивающийся Оркус уже стоял под звонким дождем монет и благодарил зрителей за доброту и щедрость с таким жаром, что Маркус, уже повернувшись идти, поймал себя на мысли, что впрямь считает людей щедрыми и добрыми.
