— Ты хочешь, чтобы я остановился?
Клара издала смешок — тихий, низкий, мурлыкающий. Струйка дыма, сорвавшаяся с губ, закружилась в свете свечей.
— Хочу ли я, чтобы солнце не садилось, пока я не велю?
— Ради тебя я сделаю что угодно.
— Ради меня ты попытаешься — и изнеможешь в попытке. Нет уж, поступай как знаешь. Только время от времени думай о том, как Фелдин будет со мной обращаться, если победит.
Доусон склонил голову. Вокруг них, словно переговариваясь между собой, потрескивали в зимнем воздухе балки и камни стенной кладки. Подняв наконец глаза, барон встретил взгляд жены.
— Я постараюсь. А если забуду?..
— Я напомню, любимый, — улыбнулась Клара. — Я ведь с тобой.
Пир в тот вечер начали за час до захода солнца и заканчивать собирались не раньше, чем догорят свечи. За высоким столом восседал лорд Терниган с женой и братом, на дальнем конце расположился Симеон и рядом с ним Астер в алом, с золотом, бархате, смущающийся от каждого вопроса леди Терниган. К ним присоединился герой дня — отличившийся на охоте ясурут-полукровка из Саракала, сын знатных родителей, которого невесть зачем занесло в Антею. Сидя рядом, он кивал в ответ на каждое слово и ничего не говорил.
На стенах висели лучшие гобелены из коллекции Тернигана, в точеных хрустальных канделябрах горели свечи из пчелиного воска, а на шныряющих между столами псах красовались попоны геральдических цветов всех знатных родов Антеи — ради увеселения публики. Доусон сидел за вторым столом, куда долетали разговоры с высоких мест, а всего через пять человек от него, на дальнем конце стола, белело лицо Фелдина Мааса: Терниган в очередной раз не стеснялся явить миру свою преданность, продажную, как уличная девка. Фелия Маас, сидящая рядом с мужем, то и дело взглядывала на Доусона влажными глазами. Доусон водил ложкой в тарелке супа — пересоленного, со слишком хлипким ломтиком лимона и слишком костлявой рыбой.
— Отличный суп, — заметила Клара. — Помню, моя тетушка — не твоя мать, дорогая Фелия, а тетя Эстрир, которая вышла замуж за того хлыща из Биранкура, — говорила, что нет лучшей приправы к речной рыбе, чем лимон.
— Я ее помню! — Фелия отчаянно уцепилась за тему родственников. — Она приезжала на мою свадьбу и еще разговаривала с таким ужасным акцентом!
Клара засмеялась, и неловкость на миг пропала.
За спиной у Доусона кашлянул король Симеон, и что-то в его голосе заставило Доусона насторожиться. Судя по тому, что Фелдин Маас застыл с полураскрытым ртом и не донес кубок до побледневших губ, он тоже расслышал в королевском голосе угрозу.
— А это все — дань твоего ванайского наместника? — нарочито небрежно спросил Симеон.
— Нет, ваше величество. Здесь почти все — семейные реликвии.
— Ах вот как. Тогда это ближе к тому, что я слышал о Клинне и его налогах. А то я чуть было не заподозрил, что ты утаиваешь от меня доходы.
Маас, побледнев, поставил кубок обратно на стол. Доусон откусил кусок рыбы и решил, что Клара, видимо, права: лимон и вправду добавляет вкуса. Король Симеон только что пошутил насчет того, что даров из побежденного города не хватит даже на устройство пира: голос звучал легко, в ответ все лишь посмеялись, а сэр Алан Клинн вернется в Антею уже к весне.
— Надеюсь, вы меня простите, — сказал Доусон. — Естество требует.
— Мы понимаем, — заявил Фелдин Маас, чуть не плюясь ядом на каждом слове. — Мочевой пузырь к старости слабеет.
Доусон развел руками — то ли принимая шутку, то ли приглашая к действию. Язви сильнее, приятель. Кусайся сколько можешь.
К выходу из пиршественного зала Доусон подошел вместе с Винсеном Коу, который молча вышагивал сзади. В широкой каменной галерее, ведущей к уборным, Доусон остановился, замер и Коу. Через миг подошел Канл Даскеллин, барон Ватермарк: темный силуэт на фоне освещенного входа в залу.
— Итак? — проронил Даскеллин.
— Да, — ответил Доусон.
— Пойдем, — кивнул Даскеллин, и оба барона двинулись к одной из уборных; Коу приотстал на почтительное расстояние. Доусон попытался представить, что будет, если отослать Коу. С одной стороны, егерь вряд ли ослушается. С другой — Коу, строго говоря, подчиняется Кларе. Неизвестно, что перевесит. Доусона так и подмывало испытать Винсена и посмотреть, на чью сторону он переметнется, однако Канл Даскеллин заговорил — и Доусон вернулся к действительности.
— Я успел переговорить с Терниганом, — сообщил Даскеллин. — Он за нас.
— Пока ветер не переменится, — заметил Доусон.
— Да, поэтому времени мало. Нужен кандидат на должность Клинна. Однако…
— Я знаю.
— Я побеседовал с нашими друзьями в Кемниполе. Доживи граф Хирен до сегодняшнего дня, его одобрили бы все без исключения.
— Кузен Иссандриана? — переспросил Доусон. — Он-то чем хорош?
— Кузен, порвавший с семьей. В любом случае уже мертвый. Был ценен тем, что Иссандриана не любил, а с нами не имел прямых связей.
Доусон сплюнул.
— Что-то мы слишком быстро решили, что не хотим в Ванайях ни врага, ни союзника.
— Тем-то и опасны заговоры. Склоняют к подозрительности.
Доусон скрестил руки. Он, конечно, мечтал бы видеть на герцогском троне своего сына Джорея: доверие между отцом и сыном сильнее любых политических расчетов, на собственную кровь можно положиться. Потому-то Доусон и поклялся этого не делать. Ванайи нужно отобрать у Иссандриана, но если отдать их кому-то из нового союза, с таким трудом собранного Доусоном, то союз может развалиться. Такой оборот барон предвидел, поэтому с предложением тянуть не стал.
— Выслушайте, Канл, — осторожно начал он. — Ценность самих Ванайев невелика.
— Верно.
— Клинна уберут, Иссандриан потеряет ванайскую дань, однако сам город будет связан с его именем. Маас мечтал завоевать Ванайи, Клинн за них сражался и даже ими управлял. Если мы не посадим туда наместника, открыто связанного с нами, то город будут по-прежнему считать вотчиной Иссандриана.
— А кого мы можем туда посадить?
— В том-то и дело, что никого. В глазах двора Иссандриан останется связан с Ванайями. И мы теперь можем повлиять на то, как двор будет о нем говорить. Что, если наместник окажется никчемным? Стоит городу потерпеть крах из-за ошибок правления — и репутацию Иссандриана ничто не спасет.
Даскеллин остановился. В тусклом свете, доходящем сюда из пиршественного зала, смуглое лицо трудно было разглядеть.
— Там мой младший сын, — не отступал Доусон. — Он снабжал меня сведениями. В Ванайях сейчас сын Лерера Паллиако, Гедер. Клинн поручал ему самые неблагодарные дела, его не любят и не уважают.
— Почему? Он дурак?
— Хуже — он из тех, кто знает жизнь только по книгам. Из тех, кто читает рассказ о морском походе и мнит себя капитаном.
