Она проиграла. Даже сейчас слова казались бессмысленными, она не могла поверить. Проиграла. Слезы иссякли, боль ушла или, скорее, затихла и уснула, как пантера после охоты, готовая вновь напасть при случае. Китрин не чувствовала ровно ничего. Как будто умерла.
Проиграла. И ревизор уже в пути.
Солнце проползло по небу, миновало зенит, склонилось к закату. Китрин села на постели. Звуки улицы стали иными — ленивый, неспешный шум знойного дня сменился оживленными вечерними голосами. Хотелось в уборную, но сама мысль показалась смешной: после пролитого пота и слез вряд ли в теле еще осталась жидкость. Однако природа требовала своего, и когда нужда стала нестерпимой, Китрин поднялась и отыскала ночную посудину.
Тело, которое заставили встать, дальнейшим движениям поддавалось уже легче. Стянув с себя рубашку, Китрин бросила ее на пол и взяла легкое вышитое платье — подходящее хотя бы потому, что само попалось в руки. Одевшись, Китрин спустилась по ступеням и вышла на улицу, даже не заперев за собой дверь.
В харчевне все ставни стояли отворенными, морской ветерок продувал помещение насквозь. Свечей и светильников не зажигали, чтобы не добавлять жара, и в комнатах даже при солнце царил полумрак. Служанка была знакомая — полнолицая, со спадающей до лопаток гривой черных кудрей. Вокруг ее ног беспокойно приплясывал миниатюрный пес. Китрин пересекла зал, прошла к своему столику — и с удивлением обнаружила, что за драпировкой кто-то сидит.
Кахуар Эм.
Китрин, принудив себя шагнуть вперед, села напротив. Отвязавшийся ставень дважды хлопнул по стене и замер.
— Добрый вечер, — мягко приветствовал ее ясурут, обратив к ней невеселое лицо. На столе стояла початая кружка пива.
Китрин не ответила. Кахуар прищелкнул языком.
— Я надеялся, что ты со мной поужинаешь и выпьешь вина. Примешь извинения. Наместнику не стоило тебя приглашать.
— Я ничего от тебя не хочу.
— Китрин…
— Не хочу ни видеть тебя, ни слышать никогда в жизни, — четко и раздельно выговорила Китрин. — Если ты ко мне приблизишься, я велю капитану моей стражи тебя убить. И он убьет.
Лицо Кахуара посуровело.
— Вот как. Я разочарован. Я был о тебе лучшего мнения.
— Ты? Обо мне?
— Да. Я думал, ты выше истерик. Очевидно, ошибался. Могу напомнить, что ты сама напросилась ко мне в постель и сама кралась ночью через мои покои. Обвинять меня в том, что я это предвидел, глупо и смешно.
«Ты просто не знаешь, что это было! — чуть не крикнула Китрин. — Ты не знаешь, насколько мне важен контракт! У меня хотят отобрать банк!..»
Кахуар встал и положил на стол три монетки в уплату за пиво. Солнечный луч скользнул по грубой бронзовой коже, и ясурут словно на миг постарел. Этим летом Китрин исполнилось восемнадцать. Ему — тридцать пять.
— Мы негоцианты, магистра. Я сожалею, что новость оказалась неприятной, но я рад, что добыл этот контракт для старейшин моего клана. Надеюсь, остаток вечера ты проведешь приятнее.
Оттолкнув скамью, так что дерево заскрипело по каменному полу, ясурут обошел вокруг Китрин.
— Кахуар, — резко позвала она.
Ясурут остановился. Китрин собралась с духом — слова, будто отлитые из свинца, застревали в горле.
— Прости, что я тебя предала. Пыталась предать.
— Ничего. Мы всего лишь играем в игру.
Чуть позже появилась служанка, сгребла монеты и забрала кружку Кахуара. Китрин подняла на нее глаза.
— Вам как обычно, магистра?
Китрин покачала головой. Грудь давило словно камнем. Подняв руку, она с удивлением обнаружила, что чепец все еще на ней. Она стянула его с головы, распустила волосы и отколола серебряную булавку с лазуритом — та заблестела в полутьме. Служанка моргнула.
— Какая красота, — только и выдохнула она.
— Возьми, — велела Китрин. — Принеси мне чего-нибудь за эту цену.
— Магистра?..
— Крепленого вина. Деревенского пива. Все равно.
Гедер
Верховный жрец, называемый Басрахип — имя это или должность, Гедер так и не понял, — откинулся на спинку железного стула, обтянутого кожей, и потер мощными пальцами лоб. Вокруг мигали и потрескивали свечи, наполняя воздух запахом горящего жира. Гедер облизнул губы.
— Мой первый учитель был тралгутом, — сказал он.
Басрахип нахмурился, оглядел Гедера и покачал широкой головой. «Нет». Гедер восхищенно перевел дух и попробовал снова.
— Я учился плавать на морском побережье.
Широкая голова медленно качнулась. «Нет».
— В детстве у меня был охотничий пес. Его звали Мо.
Верховный жрец блаженно улыбнулся, обнажив почти нечеловечески крупные зубы, и ткнул пальцем в грудь Гедеру.
— Да, — сказал он.
Гедер со смехом захлопал в ладоши. Верховный жрец демонстрировал свое умение не впервые, однако юноша не уставал изумляться. О чем лгать, каким голосом при этом говорить, жестикулировать ли, менять ли интонацию — все равно: жрец-великан всегда отличал правду от выдумки, ни разу не ошибившись.
— Это и вправду дар богини? — спросил Гедер. — Она не упоминается ни в каких источниках. Праведного Слугу считают творением Морада, по аналогии с тринадцатью расами и драконьими дорогами.
— Нет. Мы были раньше драконов. Когда соткалась великая паутина и на ней разместились звезды, богиня уже существовала. Синир Кушку — ее дар верным. А когда пришло великое бедствие, драконы устрашились ее власти. Они сражались между собой за дружбу и покровительство Синир Кушку. Великий Морад обманом хотел заключить союз, но стоило вероломству зародиться в его сердце — богиня это увидела. И привела нас сюда, в безопасное место вдали от мира и войн. Когда наступит время — мы вернемся.
— Никогда о таком не читал, — заметил Гедер.
— Ты во мне сомневаешься? — тихо спросил Басрахип своим мягким, странно вибрирующим голосом.
— Нет, что ты, я просто изумлен! Целая эпоха раньше драконов! Об этом никто не писал. По крайней мере мне не попадалось.
За каменными стенами комнатушки уже высыпали звезды, месяц заливал сиянием каскады валунов. Гедеру вдруг представилось, как огромный каменный дракон, распростерший крылья над стеной храма, шевельнул крыльями и повел головой из стороны в сторону. Странные зеленые сверчки, которыми здесь кишело все вокруг, завели свою жутковатую песню. Гедер, обхватив руками колени, улыбнулся.
— Ты даже не представляешь, как я счастлив найти ваш храм, — признался он.
— Ты — благородный муж великого народа, — вымолвил верховный жрец. — Я рад, что ты проделал такой путь и отыскал нашу скромную обитель.
