Некоторое время я пыталась писать в стиле южной готики
[5], так как чувствовала, что в этом куда больше новизны и своеобразия, чем в моих собственных новоанглийских впечатлениях. Впрочем, в качестве бытописателя американского Юга я оказалась не слишком убедительна, но это лишь потому, что никогда не жила на Юге – ни одного дня. (Моя подружка, а она родом с Юга, прочтя один из моих рассказов, в сердцах бросила: «Расписываешь всех этих людей, как они сидят на крылечке, да щелкают арахис, а ведь сама-то в жизни не сидела на крыльце, жуя арахис! Да, девушка, нахальства тебе не занимать!» Да уж, что есть, то есть. Стараемся.)
Все это было непросто, но не в том суть. Я никогда не мечтала, чтобы писать было просто, я мечтала только, чтобы писать было интересно. И мне всегда было интересно этим заниматься. Даже когда я толком не знала, с какой стороны за это взяться, мне все равно было интересно. И мне интересно этим заниматься до сих пор. Нет ничего, что было бы мне интереснее. Это неиссякаемое ощущение заинтересованности помогало мне в работе, даже когда что-то не клеилось и не было видимых успехов.
И дело мало-помалу шло на лад.
Таков простой и великодушный закон жизни: чем-то упорно занимаясь, ты в этом совершенствуешься. Представьте, что лет с двадцати я каждый божий день играла бы в баскетбол, пекла на кухне печенье или возилась с автомобилями. Наверное, сейчас я бы лучше всех забрасывала мяч в корзину, была экспертом по круассанам или коробкам передач.
Ну а я вместо этого училась писать.
Предупреждение
Но это не означает, что если вы не начали заниматься творческой деятельностью в двадцатилетнем возрасте, то все потеряно!
Ни в коем случае! Не думайте так!
Ни в каком возрасте не поздно начать.
Я могла бы привести десятки поразительных примеров того, как люди довольно поздно – иногда очень поздно! – вставали на творческий путь. Но в целях экономии времени расскажу вам только об одной из них.
Ее звали Уинифред.
Я познакомилась с ней в 1990-х, в Гринвич-Виллидже. Наша первая встреча состоялась на вечеринке по поводу ее девяностолетия – кстати, очень бурной и разгульной. Она была подругой моего приятеля (парнишки, которому тогда было чуть за двадцать – у Уинифред было множество друзей, всех возрастов и с разным жизненным опытом). В тот день Уинифред буквально царила на Вашингтон-сквер. Она была местной знаменитостью, самой настоящей легендой, богемный Виллидж запомнил ее навсегда. Длинные рыжие волосы Уинифред укладывала в величественную башню на макушке, всегда драпировалась в ткани янтарных тонов. Пока был жив ее последний супруг (ученый), они ездили по всему свету и гонялись за тайфунами и ураганами – просто так, забавы ради. Она и сама была сродни урагану.
Уинифред была самой живой и яркой женщиной из всех, кого мне довелось встретить в юности. И однажды, в поисках вдохновляющих идей, я спросила у нее: «Какую книгу из всех прочитанных вы считаете лучшей?»
Уинифред ответила: «Ах, дорогуша. Мне ни за что не выбрать одну, уж слишком многие книги для меня важны и дороги. Но могу назвать тебе свою любимую тему. Десять лет назад я начала изучать историю Древней Месопотамии, и она стала моей страстью, так вот что я тебе скажу – это полностью изменило мою жизнь».
Мне, в мои двадцать пять лет, слышать, как девяностолетняя вдова рассказывает, что ее жизнь полностью переменилась благодаря страсти (и совсем недавно!), было настоящим откровением. Это был один из тех моментов, когда я почти физически почувствовала, как расширяются мои горизонты, словно в голове появилось множество дверок и открылся доступ к бесконечно разнообразным возможностям в жизни женщины.
Но когда я стала дальше слушать рассказ Уинифред о ее страсти, меня больше всего поразило то, что эта старушка была настоящим экспертом по истории Месопотамии. Она, что ни говори, посвятила этой области десяток лет, а если на протяжении десяти лет увлеченно отдаваться чему-либо, невозможно не стать экспертом в этой области. (За это время можно успеть защитить диплом и две диссертации.) Уинифред неоднократно участвовала в археологических раскопках на Среднем Востоке, она изучила клинопись, была на дружеской ноге с авторитетнейшими учеными и специалистами в этой области, никогда не пропускала соответствующие музейные выставки или лекции, проходившие в городе. Люди обращались к Уинифред за консультациями по Древней Месопотамии, потому что теперь уже она стала считаться авторитетом.
Я была совсем девчонкой, только что окончившей колледж. Где-то в глубине души я была уверена, что раз уж Нью-Йоркский университет выдал мне диплом, то на этом мое образование окончено. Встреча с Уинифред заставила меня понять, что образование не заканчивается, когда кто-то говорит, что оно закончено. Вот ведь Уинифред – когда была совсем еще девчонкой восьми – десяти лет – твердо решила: еще ничего не кончено.
Итак, когда же можно вступить в самый творческий, самый страстный период своей жизни?
Вы можете начинать в любой момент, когда захотите начать.
Пустое ведро
Я продолжала работать.
Я продолжала писать.
Меня продолжали не публиковать – ну и ладно, зато я продолжала учиться.
Самым большим плюсом этих лет, проведенных в полной собранности и уединенной работе, было вот что: я научилась распознавать некие закономерности творческого импульса, а точнее, начала распознавать закономерности, присущие мне. Я заметила, что у моего собственного творческого процесса есть определенные психологические циклы и эти циклы похожи один на другой.
Я научилась говорить себе:
«Подумаешь. Это неизбежный этап работы – когда начинает казаться, что лучше было вообще не начинать. Помню-помню. Я всегда прохожу эту стадию». Это когда я с энтузиазмом бралась за очередной проект, но через пару недель чувствовала, что начинаю падать духом.
Или: «Вот я и на этапе, когда говорю себе, что никогда больше не напишу связного предложения».
Или: «А это стадия, когда я ругаю себя за то, что я такая ленивая и никчемная».
Или: «Это стадия, когда я начинаю ужасаться, представляя, какими разгромными будут рецензии, даже если этот текст вообще когда-нибудь напечатают».
Или после окончания проекта: «А в это время я всегда паникую, что больше никогда не смогу ничего написать».
За годы усердного труда я обнаружила, что если не поддаваться панике и просто продолжать работать, то можно благополучно миновать каждую из стадий тревоги и перейти на следующий уровень. Я утешала себя напоминаниями, что такие страхи – это стандартная человеческая реакция на встречу с неизвестным. Если мне удавалось убедить себя, что надо продолжать, что мы созданы для встречи с вдохновением, что это вдохновение хочет с нами работать, то удавалось и пробраться по этим эмоциональным минным полям, не подорвавшись до окончания работы.
