Лежа на спине в разливе ручья, кроме как дышать, делать нечего. Чувствуешь, как вода обнимает щеки и подбородок, охватывает тело. Одежда липнет к коже, карманы полны водой. Вьетнамки норовили уплыть с ног, утонуть в чернильной черноте внизу. Он предчувствовал неизбежный отъезд, как подступающий насморк. Дал себе две недели, самое большее три. Девушка была прикупом втемную. Шансом, что она его полюбит, они будут встречаться, она увидит его таким, как он есть. Увидит, что им движет. Не этого ли он ждал? Что кто-то объяснит ему – его?
К встрече на следующий день он подготовился. Все утро подбирал слова, отрабатывал небрежный тон. В библиотеке притаился у русской классики, поджидая, пока она пройдет мимо – девушка в белых брючках, девушка, которую он, кажется, мог бы полюбить.
– Привет, – улыбнулась она.
От ее улыбки он растаял, как мороженое в духовке.
Сказал:
– Завтра митинг. Сигрэм в городе – кандидат в президенты, – а я, знаешь, волонтерю в его кампании. В общем, он после зайдет в штаб поблагодарить. Я подумал, не захочешь ли ты сходить – со мной. Познакомиться с ним.
Она вспыхнула и кивнула. Ее улыбка была как миг, когда радуга, огромная цветная арка, освещает грозовую тучу.
На следующий вечер он заехал за ней на такси. Они доехали до Шейди-Грув на Бартон-Спрингс-роуд. На нем была белая рубашка на пуговицах и свободные брюки, которые он десять минут отпаривал от морщин в душевой. Они сели под дерево и съели по бургеру с луковыми колечками. Она взяла с собой виски. Он пил воду без льда.
Натали была так хороша, что невозможно глядеть в упор. Взглянув, он чувствовал, что падает в лестничный колодец или уходит в воронку водоворота. Так она действовала. Мужчина – кирпичная стена. Женщина – дверной пролет. Сидя напротив нее, он чувствовал, что должен объяснить себя, и чем сильнее становилась эта потребность, тем меньше он представлял, как ее удовлетворить. Попытка выразить себя словами была сродни гаданию, сколько камешков в гигантском кувшине. В лучшем случае, догадка.
Она много смеялась и рассказывала о родном городке и родителях, которые воспитывали ее «девочкой да», а не «девочкой нет». Он слушал ее рассказы о тесно сбитой маленькой семье как дикие небывальщины.
Он сказал, что его отец ушел, когда ему было семь. Ее лицо нахмурилось.
– Должно быть, тяжело было, – сказала она.
Он пожал плечами. Ему хотелось успокоиться ее красотой, а вместо этого он возбуждался. Стоило подумать о ее губах, представлялось, как они касаются его пениса. Ему хотелось видеть ее монахиней, а он знал, что при подходящих обстоятельствах она поддастся пылу и напору. Почему, удивлялся он, все всегда так примитивно и предсказуемо? Если на то пошло, никто тебя не спрашивал, хочешь ли ты быть животным. Ты просто животное.
Волк или овца?
Вот вопрос.
Они опять взяли такси, чтобы доехать до штаба. Снаружи выстроилась очередь, охрана охлопывала входящих и проверяла сумочки. Ожидая досмотра, Натали взяла и пожала его руку. Он видел волнение на ее лице, чуть раскрасневшиеся щеки. Она дышала неглубоко и часто. У входной двери быстро наклонилась и чмокнула его в щеку. Он отпрянул, как от пощечины, и тут же постарался скрыть это движение.
У него никогда прежде не бывало проблем с женщинами, с интимностью слов и тел, но в дороге что-то в нем сдвинулось – та часть, что была открыта для связи. Словно рычаг передачи отломился и впустую бренчал внутри двигателя, под кожухом.
Он виновато пожал ей руку и выдавил улыбку. Она улыбалась вопросительно, с надеждой в глазах. Место, куда она поцеловала, чесалось, как от комариного укуса.
Они нашли себе место в толпе. Комната была забита доброжелателями – остинцами всех возрастов, сотрясаемых либеральным пятидесятничеством. Картер устроился с Натали поближе к двери. Натали буквально вибрировала от восторга. Сигрэм так действовал на людей. Все заулыбались, когда он вошел в комнату. У всех поднялась внутренняя температура. Картер видел это по телевизору, а теперь испытал на себе. Все вокруг улыбались и привставали на цыпочки. Натали взяла его под руку и прижала локоть к себе. Когда он оглянулся на нее, сказала:
– Спасибо, что привел.
Он не ответил. Сигрэм был уже почти рядом. Перед ним шли два агента Секретной службы, проверяли комнату. Еще двое держались позади, вплотную. Картер ощутил себя серфером в ожидании волны. Когда Сигрэм приблизился, он вытянул вперед руку. Сигрэм твердо пожал ее двумя руками, но смотрел не на него; в его глазах, обращенных мимо, светилось узнавание.
Завороженный силой пожатия – пожатие доминанта, Великого Человека, как хватка питона, – Картер обернулся вслед его взгляду и обнаружил краснеющую Натали. На ней сегодня было что-то новое, купленное ради такого случая. Голубое платье без рукавов, средней длины, с глубоким вырезом. Волосы она распустила. Глаза искрились. Губы походили на плод, который завтра уже перезреет, превратится с мягкую черную кашицу.
Отвернувшись, Картер увидел, как взгляд Сигрэма метнулся ей в вырез платья. Взгляд был короткий, почти неуловимый – кандидат уже отворачивался к другим, – но Картер его поймал, увидел, как этот якобы «великий человек» шарит глазами по грудям его девушки. Он обмяк, будто неплотно завязанный воздушный шарик. Голова кружилось от обманутых ожиданий – он потерялся, обнаружив, что маяк, к которому держал путь в последние месяцы, оказался миражом.
Великий человек не был великим. Он был обычным, а великим притворялся. Фальшивый бриллиант, обычное тело, которое гадит, трахает и подвластно похоти, как любое другое.
К тому времени, как все это дошло до сознания Картера, Сигрэм уже сжимал руку какой-то старушки. Он позировал для фотографа, и улыбка снова блистала. Сколько рук пожал кандидат за эти три года? Сколько жен и подружек обшарил взглядом? Картер смотрел, как Сигрэм продвигается к середине комнаты, где ему приготовили место, как готовится начать речь.
– Потрясающе! – сказала Натали.
Картер посмотрел на нее – его лицо замкнулось, как захлопнутая ветром дверь. Если в ней была магия, теперь она пропала, погасла, как окурок под подошвой. Она была уже не музой русских романистов, не ярким маяком в темной и коварной ночи. Еще одна сельская простушка, соблазнившаяся властью.
Мужчины – хищники.
Женщины – добыча.
Он смотрел, как Сигрэм выходит на подмостки в этом многолюдном остинском зальчике, как улыбается аплодисментам. Он видел взгляд жены кандидата, полный надежды и любви. Он много раз видел этот взгляд по телевизору, и от него всегда становилось теплее – от сознания, что женщина может так любить мужчину (а он ее), что доверие и вера в семье – это обычно в жизни.
Но сейчас, когда Сигрэм взял жену за руку и поцеловал в щеку, Картер увидел эту любовь как она есть. Еще одна ложь. Мало того что Сигрэм не великий человек (раз поддался пошлой и мелкой похоти, словно какой-нибудь простоватый работяга): он и не любящий муж, и не надежный отец, какого из себя строит. Он фальшивка, как всякая маркетинговая кампания, очередной американский ханжа, тайный соблазнитель женщин, волк в овечьей шкуре.
