— Не было у нас таких! — та вдруг чуть не рявкнула. — Не заезжали.
Понятно. Так заселила, просто денег взяла. Но сейчас упрется, если с ней спорить начать. Так что я просто сказал:
— Как хотите. Дальше будете объяснять понятно кому, да? Свидетели есть их заселения, я сюда не просто так пришел. А учитывая, что это особо опасные преступники, на этом можете с работой прощаться. Всего хорошего, — я развернулся и пошел к выходу.
Окликнет или нет?
Окликнула.
— Сергей Павлович!
Ты гля, запомнила даже отчество с удостоверения, даром что мельком глянула. Если она их помнит, то может и полезной оказаться.
— Что? — обернулся я.
— Потерялся у нас старый журнал регистрации, — тетка зачастила, — но я их вспомнила, вот прямо сейчас вспомнила.
— Да? — переспросил я недоверчиво. — Вы уверены?
— Совсем уверена, с места мне не сойти!
Я вернулся к стойке.
— Вас как зовут?
— Тамарой. Тамара Сергеевна, Поляшова. Можно Томой звать.
— Тамара Сергеевна, вы без регистрации заселили особо опасных преступников, — проигнорировал я предложение перейти на дружеский стиль общения. — Деньги положили себе в карман. Тихо! — я поднял руку, прервав ее, когда она собралась возразить. — Но я хозяйственными делами не занимаюсь, так что вам лучше дать самые подробные показания. Постарайтесь.
— Не брала я денег, — сказал она упрямо. — В кассу положила. А журнал потерялся.
— Вы к делу давайте.
— Было такое, заехали. Шестеро. И вот эти двое были, — она ткнула пальцем в портреты.
— Главного как у них звали?
— Прокопом они его звали. Как в книгу записала, не помню, — добавила она на всякий случай. — А так все Прокоп и Прокоп.
— Руки в татуировках, около пятидесяти лет, сломанный нос и шрам в углу рта?
— Он! Он самый. Еще молодой был, рыжий, уши такие смешные, круглые, торчком, они его Чебуром звали. Вот он и вот этот, — она показала на портрет Шиги, — у них вроде как младшие были, их везде гоняли, подай-принеси. Еще один был черненький такой вроде кавказца, худой, маленького роста, шустрый, звали Саидом. У него еще родинка вот тут большая, — она ткнула ногтем себе в толстую щеку. — Нет, вот тут, — другой ноготь теперь ткнул в щеку противоположную. — И последний… — Она задумалась. — Последний был высокий, здоровый, видный такой мужчина. Прапором они его звали. Точно, Прапором.
— Опишите его.
— Ну, высокий такой, видный, вежливый даже. Волосы светлые, так вот набок зачесаны, — она рукой показала. — Нос… крупный такой нос. Прямой, но крупный. Голос сильно хриплый, да, как простуженный. Да, мизинца на левой руке нет. Не совсем, а половинка осталась.
— Татуировки?
— Нет, никаких татуировок. Ну, где их видно.
— Что они делали?
— Пили в ресторане все время. А так не буянили, не мешали никому, тихо себя вели. Так пьяными и съехали.
— К платформе как они двинули? Пешком? Подвез кто-то?
— Повар наш их отвез, Коля. На рафике. Заплатили ему.
— А Коля здесь сейчас?
— Позову, — с готовностью подкинулась она с кресла.
— Да я сам с ним поговорю, — остановил я ее. — Вы мне вот что скажите: они с кем-то из местных общались?
— Если в ресторане только, а так все сами.
— А в ресторане с кем могли?
— Не скажу, не знаю. Сюда каждый день одни и те же ходят, поэтому не запомнишь.
— Я понял. Пойду с вашим поваром поговорю. Спасибо за помощь.
— Пожалуйста, — Тамара Сергеевна испустила вздох откровенного облегчения, хоть я ей пока ничего не обещал.
Ресторан был… вот как и гостиница, такой типичный провинциальный ресторан. Но на столах скатерти и даже салфетки в полосатых пластиковых стаканчиках. На стенах картины, все больше пейзажи, наверняка из краеведческого музея какого-то вывезли, потому что все больше средняя полоса изображена, церкви на фоне леса и все такое. На потолке знакомые по старым временам люстры из пластика «под хрусталь». А вот стаканы и бокалы хрустальные, чешские, я такие помню, дефицитом были, признаком благосостояния, можно сказать. Пахло жареным мясом. Заняты три столика. За двумя небольшие компании, причем одна с женщинами, за третьим один мужчина с газетой сидит, пиво пьет. Радио включено, играет музыка какая-то.
Что не совсем типично — барная стойка, причем явный новодел, больно уж не в стиль. За ней на высоком табурете сидит то ли бармен, то ли официант — средних лет мужик в белой рубашке и даже с бабочкой. Он вскользь посмотрел на меня и снова уставился в окно. Не знаю, что он там увидел, потому что окно почти полностью кусты сирени закрывают. Навстречу мне вскакивать не стал, не счел клиентом, наверное, по одежке встретил. Ну да, на мне офицерские брюки в сапоги и брезентовая куртка, а купечество местное, как я посмотрю, сплошь в «новоделе», в костюмах индпошива, так сказать. Ткань, кстати, сейчас чуть не самый ценный товар из всех, что мародерам находить доводится.
— Вы куда? — вскинулся официант, когда я направился на кухню.
— Туда, — я показал пальцем на дверь с окном и тут же махнул удостоверением. — Милиция.
— А-а, — протянул тот и плюхнулся на свое место.
В кухне я нашел двоих. Молодая женщина быстро резала овощи, а мужчина лет тридцати задумчиво смотрел в кастрюлю, из которой валил пар.
— Супчик? — спросил я с порога.
— Борщик, — в тон мне ответил он. — Сюда только персоналу вход разрешен.
— Милиция, — я показал удостоверение. — Есть пара минут на вопросы ответить?
— Прямо сейчас нет, занят очень. Дайте десять минут, чаю в зале попейте, например. Хорошо?
— Как скажете.
— Базиль! — повар, высунувшись в окошко, окликнул официанта. — Кофейку свари пока товарищу из милиции, хорошо?
Базиль, в миру наверняка откликавшийся на Василия, с готовностью кивнул:
— Не проблема, сейчас сварю.
Кофейку. Интересно, когда я в последний раз пил настоящий кофе? Если считать настоящим растворимый, то лет пять назад, натащили тогда его в город во множестве, в герметичных банках, завалявшихся на уцелевшем складе. А так цикорий, который мне сейчас Базиль и сварит. Но зовем мы его «кофе». То ли по инерции с былых времен, тогда тоже такой продавался, сверху «кофе» написано, а ниже маленькими буквами «цикориевый», а может быть, просто хочется думать, что вот у нас и кофе есть, совсем жизнь почти что нормальная. За второе голосую.
Базиль быстро сварил турку кофе, перелил в чашку и принес ее мне на маленьком блюдце, выставив рядом фаянсовую сахарницу с цветочками.
