— Поедите с нами? — спросила, поднявшись навстречу, Света.
— Если не прогоните.
— Вон стул берите, присаживайтесь.
— Спасибо. — Я подтащил стул. — Не возражаете, если я вам еще и вопросы позадаю?
Я вытащил из висящей на боку сумки блокнот. Старый еще блокнот, с пожелтевшей бумагой, на пружинке.
— Вы же из милиции? — спросила одна из женщин, темноволосая, одетая в слишком большой свитер из бандитских запасов.
— Да, из милиции.
— Держите, — казашка протянула мне тарелку с двумя бутербродами, с колбасой и сыром. — Мы всухомятку сегодня. Такие все… еле живые, вы знаете. Так что просто на рынок зашли и купили сюда.
— Вы извиняетесь, что ли? — засмеялся я. — Не страшно, я тоже все больше вот так, бутербродами. В больнице все были?
— Да, нас сразу отвезли. На обратном пути на базар заглянули.
Казашка действительно симпатичная, похожа на девушку с японских календарей, что когда-то в моде были. Но лет ей под тридцать, наверное. Им всем около тридцати, но это и понятно, совсем молодых девушек мало: или женщины вот такого возраста, или совсем дети. Хорошо, что детей на бандитской базе не нашел, тогда бы Прапора по пути выпотрошил своими руками. А видеть подобное приходилось, года три назад накрыли один хутор, там трех девчонок держали. Одной десять, двум другим по двенадцать. Двух выживших бандитов даже в город не повезли, связали и вверх ногами повесили. Через пару недель проезжали в том месте, глянули — один так и висит, его выше подтянули, а второго медведь сдернул и обожрал.
Света налила мне в фаянсовую чашку с полоской светлого квасу, сразу запахло хлебом. Я еще раз поблагодарил.
— Как кто дальше будет, решили?
— Витя с Полиной уже работу искать пошли, — сказала темноволосая в свитере. — Здесь остаются. Они из Вышнего Волочка сами, муж с женой. Я домой проситься буду. Лика вон тоже, — она кивнула в сторону чуть полноватой женщины с большим синяком на лице, сидевшей на кровати у стенки, поджав ноги.
— Откуда вы?
— Из Данилова, Ярославская область. Лика из Бежецкого района.
— А зовут как?
— Наташей зовут. Петрова Наталья Константиновна.
— К бандитам при каких обстоятельствах попали?
— С полевых работ, нас на картошку бросили. Двое охранников было, но их снайпер снял. И сразу банда подъехала.
— Эта банда? Откуда вы убежали?
— Нет, другие. Там такой Малец за главного, они рабов ловят. Продали просто, — она сказала это как-то совсем без эмоций.
— Давно?
— Три года уже.
— Куда вас сначала привезли, помните?
— Да. У них свое место в Терелесовском, — назвала она поселок у Вышнего Волочка. — Туда всех свозят и там же продают. Не только они свозят.
— У них там что, рынок? — уточнил я.
— Да, рабский.
— Много людей?
— Когда меня привезли, человек двадцать было в ангаре.
Вот так. «Не лезут в наши дела». Злость тяжелой холодной волной поднялась куда-то к горлу, я лишь усилием воли ее придавил.
— Все время были у банды Прокопа?
— Все время.
Нет, она не равнодушно говорит, она просто полумертвая сейчас, нет сил даже на эмоции. А вот Лика, что с ногами на кровати, тихо плачет.
— Лика, вас при каких обстоятельствах захватили? И кто?
— Эти и захватили, — она всхлипнула. — Они больницу в городе ограбили, а когда убегали, меня прямо на улице схватили. У них грузовик совсем рядом был.
То есть вот так, это во время набега за лекарствами произошло.
— Света? И вас как зовут? — спросил я у казашки.
— Оразгуль меня зовут. Редкое имя, — чуть усмехнулась. — Проще Орой звать.
— Что-то означает?
— Цветок удачи, счастья. Видите, какая удачливая…
— Могло быть хуже. Многим уйти не удается. Так что удача все же какая-то присутствует. Вы откуда?
— Жила в Тихвине, после Всего Этого там оказалась. А так из Алма-Аты. В гости приехала в Ленинград. Два года как поймали. Тоже банда Мальца. Я медсестра, в деревню выехали с передвижным медпунктом, даже без охраны, там тихо всегда. Тоже в Терелесово продали, почти сразу.
— И что дальше делать думаете?
— Здесь останусь, наверное. Не хочу уже никуда ехать, страшно. В больнице буду работать.
— Я тоже остаюсь, — сказала Света. — Я учительница. Вообще из Осташкова, но поймали здесь рядом, на дороге на Лихославль. На колонну напали.
— Что за банда?
— Банда пришлая, говорят, издалека, но отвезли в Вышний и продали там.
Еще доказательства нужны? Развлекаться они туда отсюда ездят, мать их.
— А почему не в Осташков?
— Не хочу, чтобы в школе обсуждали. Слухи пойдут, за спиной начнут болтать всякое. Лучше на новом месте. Учителя нужны.
— С вами еще женщина была…
— В больнице ее оставили. Не в себе она. Жанной зовут, из Максатихи. Она совсем недавно появилась и уже… не выдерживала. И били ее все время.
— Там и с внутренними органами проблемы, — добавила Оразгуль. — Кровью ходит постоянно. А что с Прапором будет?
— Могут расстрелять. А могут на каторгу.
— А как его на каторгу, если они там такое творили? — вскинулась Лика. — Как так можно?
— Лика, на торфяниках каторга такая, что скоро сам расстрела просить начнет. — Я повернулся к ней. — Если бы я этого точно не знал, то я бы его не довез. У меня к ним личный счет. Может, даже больше, чем у вас, я издалека приехал, специально за Прокопом и остальными.
— Что у вас за счет может быть? — она всхлипнула истерично.
— Они у меня семью убили. Всю. Вот так вот.
6
Ну и что мне дальше делать? В Торжке отвисать? Не пойдет, не годится. Надо с местными что-то делать. Я и ментов понимаю, у них других хлопот хватает, но там действительно нарыв, его резать надо, срочно. К кому идти? Через кого давить?
Когда спустился, спросил у вахтерши:
— Не подскажете, райком где у вас?
— Так на Луначарского, прямо за сберкассой. Там табличка.
— Спасибо.
Райком. Нет, я не то чтобы верю в силу и влияние партии в нынешних условиях, но структура осталась, и в нормальных городах в таких вот райкомах и горкомах секретари сидят. И вообще-то это их работа — шевелить исполнительную власть в порядке партийной дисциплины. Не хотят сами с бандитами разбираться, так, может, «боевой испытанный авангард советского народа, объединяющий на добровольных началах передовую, наиболее сознательную часть рабочего класса, колхозного крестьянства и интеллигенции СССР» подключится. Хоть как-то. Хоть какая-то польза будет.
