— Садись, прокачу. Барахло в багажник кинь, брезентом накроем.
У него там и вправду нашелся рулон палаточного брезента, которым он аккуратно накрыл мое имущество. В кабине машины пахло машинным маслом и застарелым куревом, папиросные окурки ежом торчали из перекошенной и переполненной пепельницы. Саша заодно и закурил. Затем повернул ключ, «пирожок» зафырчал и поехал.
— Широко живешь, — я постучал по панели.
— Так что за механик без машины? — удивился он. — Да есть машины в городе, просто мало кому нужны. Бензин дорогой, от легковушек пользы мало, грузовики нужны всем. Или трактора. Нужна машина — враз найду, только скажи.
— Бензин откуда у вас?
— Из торфа гонят, и бензин, и соляру. Торфа у нас тут до следующей войны точно хватит.
— От радиации не загнетесь?
— Тут чисто, даже болота чистые. Не достало, только на Калинин и упало, на выезде на Москву. Вот там да, говорят, еще и химии всякой разбросано до хрена. Чисто тут, чисто, — повторил он.
Ехали совсем недолго, минуты три, наверное. Пара старых купеческих особняков с осыпавшейся желтой штукатуркой, «немецкая» четырехэтажка, из тех, что строили пленные, пара довольно новых панелек, затем частный сектор пошел. Даже не сворачивали никуда, так на Белинского и выехали. У крашеного «половой» бурой краской дома с четырьмя окнами на улицу Саша остановился.
— Приехали, — объявил он. — Сюда нам. А я вон там живу, — он показал на дом прямо напротив, ухоженный и даже с кирпичной пристройкой. — Домов много, если бы ты остался, то тут рядом несколько есть. Почини и живи.
— А много народу в городе?
— Тысяч пятнадцать.
— Много, столица, считай, — удивился я. — А раньше жило?
— Тысяч сорок жило. На Пятый Год вымерло много. Ну и всякое. Пошли.
Он толкнул калитку, зашел во двор, я следом.
Крыльцо чуть покосилось, но дом выглядел вполне добротно. Саша постучал в дверь, за которой почти сразу послышались шаркающие шаги. Слышно было, как откинулся крючок, а затем я увидел невысокую худую женщину в бабьем платке. Рука, которой она придерживала дверь, сплошь была покрыта старыми ожоговыми струпьями, левый глаз закрывала катаракта.
— Сергеевна, здравствуй. Возьмешь постояльца?
Женщина посмотрела на меня оценивающе, затем спросила:
— Надолго?
— На недельку пока, наверное.
— По два рубля в день возьму, если на неделю, — ответила она сразу.
Сколько ей лет? Сорок? Пятьдесят? Шестьдесят?
— Наталь Сергеевна, побойся бога, — засмеялся Саша. — Не дорого?
— Я согласен, — прервал я попытку торга. — Комнату посмотреть можно?
— Обувь снимайте, — кивнула та, пропуская нас внутрь.
Я стащил сапоги, размотал портянки, оставшись босиком на крашеном полу. Сергеевна провела меня через дом в маленькую комнату, где я увидел железную кровать с панцирной сеткой, стол со стулом у окна и старый поцарапанный шкаф. Над кроватью коврик с оленями, на столе керосинка. На стене умывальник с раковиной, под ней ведро. Под гостей комната, значит.
— Хорошо, мне нравится, — кивнул я. — За неделю заплатить?
— Давай за неделю, если можешь, — ответила она. — И заселяйся.
— Курить тут можно?
— Окно открывай и кури. Только чтобы в доме дышать можно было. И пепел на пол не тряси. По ночам не орешь? — спросила она пристрастно.
— Нет, даже не храплю. — Я полез за кошельком, выудил из него две монеты по пять рублей и две по два. — Пожалуйста, вот, — передал я ей деньги.
— Ну вот, заходи и живи. Кота моего не обижай.
— А где кот?
— Гуляет Васька мой, где он еще быть может, ирод, — она неожиданно светло улыбнулась. — Живи на здоровье, в общем. Завтра я работаю до вечера, а так через день кормить могу, если хочешь.
— Спасибо, подумаю. Не воруют у вас? По домам не лазят?
— Нет, таких давно расстреляли, — ответила она по-простому. — Тихо в городе, разве что мужики по пьяни подерутся, но им положено так. Не бойся за вещи, ничего не случится.
Хозяйка быстро застелила мне свежую постель и вышла. На огород пошла, как я через окно увидел. А сам начал вещи разбирать. Поставил в шкаф винтовку в чехле, туда же автомат пристроил. Вещи из рюкзака вытащил и на полки разложил. Пару книг, что взял с собой, на стол выложил. Пусть вроде как дом тут пока будет. Вторую пару сапог к дверям выставлю, а тут босиком. На полу дорожка, по ней пройтись приятно. Сел на скрипнувший стул, вытянул ноги, снял очки, чуть надавившие переносицу. Сменить? У меня с собой еще одни есть, совсем целые, а на этих одна дужка на эпоксидке, не складывается уже. Нет, эти пока поношу, те в резерве останутся, последние. Пока других не найду себе, в этих ходить буду, они легче. А та оправа неудобная что-то совсем.
Плечо разнылось, надо на ночь намазать. И вот баньку бы еще найти, тут во дворе не вижу. У нас была. В городскую идти придется, наверное. Ладно, покуда схожу в милицию местную, дело у меня там.
На выходе из дома столкнулся с хозяйкой, с ведром возвращавшейся с огорода.
— Наталья Сергеевна, а как мне на Девятого Января попасть отсюда?
— Да вот так и иди прямо, пока не упрешься, — она показала рукой. — Справа сберкасса будет, слева милиция и старый собес. Не заблудишься.
— Спасибо.
— Ты ключ возьми, — засуетилась она, зашарив по карманам ватника. — А то поздно придешь, и я спать буду. Или уйду куда, если рано.
— Спасибо, — повторил я. — Не думаю, что поздно, пораньше вернусь. А баня в городе есть?
— Это на Садовую тебе надо, на тот берег. А что с Сашкой не договоришься?
— С Сашкой? — немного озадачился я.
— Ну да. У него баня своя, во дворе. Пошли, позову его.
Не дожидаясь продолжения, она решительно направилась на улицу. Во двор соседский заходить не стала, забарабанила в окно, в которое почти сразу выглянула пухловатая круглолицая женщина с волосами, убранными в пучок.
— Лид, Сашка дома?
— Позову сейчас. Здрасти, — это она уже мне кивнула.
Звать не пришлось, Саша тут же выглянул в окно.
— Сань, друга своего в баню пустишь? — Сергеевна долгих вступлений не любила. — А то он на Садовую собрался.
— Да без вопросов, заходи попозже. — Саша, похоже, даже обрадовался. — У меня и выпить найдется, и закусочка. Посидим.
Женщина чуть вздохнула, но ни слова не сказала.
— Да неудобно, я в городскую схожу, — удалось, наконец, и мне вставить слово. — Отдыхай, ты с дороги.
— Так вот и отдохнем! — Он даже руки потер. — Сколько сейчас?
