При жизни Герасимова к «Тихому Дону» Бондарчук не приступил.
Ирина Мирошниченко,
народная артистка России
Более 40 ролей в кино, среди них – в фильмах: «Я шагаю по Москве», «Их знали только в лицо», «Ошибка резидента», «Дядя Ваня», «Пришёл солдат с фронта», «Это сладкое слово – свобода», «Вам и не снилось», «Старый Новый год», «Профессия – следователь», «Тайны мадам Вонг», «Зимняя вишня» и других.
«В человеке всё должно быть прекрасно…»
Из всех своих работ в кино, если выделять для себя ту единственную, любимую, удачную и считать её самой значимой, я, пожалуй, назвала бы роль Елены Андреевны в фильме режиссёра Андрея Кончаловского «Дядя Ваня». По каким аспектам? Прежде всего, это драматургия Антона Павловича Чехова, чьё имя уже второй век является знаковым для Московского художественного театра, в котором я работаю всю свою сознательную жизнь. В пьесах и отрывках из пьес Чехова я играла на студенческих подмостках школы-студии МХАТ. Одна из первых моих ролей уже на профессиональной сцене была тоже чеховской – Ольга в «Трех сестрах». То есть Чехов – тот автор, за которым я следую с юности постоянно. А это значит – постоянные репетиции, размышления над судьбами и чувствами чеховских героинь, изучение театроведческого материала, а главное – концентрация всех актёрских сил, потому что без углубленной сосредоточенности, без напряженной работы души даже приближаться к этому удивительному, может, самому непостижимому во всей мировой классической драматургии автору бесполезно…
Я уже считалась ведущей актрисой МХАТа, уже снялась в нескольких фильмах, но, когда раздался звонок с «Мосфильма» и мне было предложено принять участие в кинопробах на роль Елены Андреевны в готовящейся экранизации «Дяди Вани», я не просто разволновалась – взволнованное состояние не покидало меня очень долго. Даже сыграв кинопробу и услышав от режиссёра, что получилось хорошо, я до последнего мгновения не верила, что могу выиграть для себя эту удачу, наверное, потому, что всегда относилась к себе критически. Нет, по природе не такая уж я скромница, но ведь в пьесе, начиная чуть ли не с первых реплик и потом много раз говорится, что Елена – красавица, а такой я себя совершенно не ощущала. В общем, думала, что не подойду на эту роль.
Первое, о чём мне рассказали, когда я приехала на киностудию, что Войницкого будет играть Смоктуновский, а для исполнения роли Астрова из Италии прилетает Бондарчук. В это время он снимал там картину «Ватерлоо».
Знала ли я Сергея Фёдоровича Бондарчука? Как же я могла не знать замечательного актёра и кинорежиссёра, создателя «Судьбы человека» и «Войны и мира»? Хотя у меня, как и у моих сверстников, в ту пору отношение к фильму Бондарчука «Война и мир» было двоякое. Всё-таки надо учитывать, что на времена нашей студийной театральной юности пришёлся триумф американской картины, созданной по роману Толстого, и, конечно, нас, студентов-мхатовцев, со всем пылом молодости впитывающих всё актёрски яркое, талантливое, покорила и очаровала Одри Хепбёрн в роли Наташи Ростовой. Тем более что в то время мы мало видели американских фильмов, и вдруг такой неожиданной, диковинной птицей залетела на наши экраны их экранизация нашего великого романа, сделанная к тому же с уважением к первоисточнику. Конечно, впечатление было очень сильным. А я, тогда неокрепшее, формирующееся создание, вообще очень увлекалась всем западным, мне казалось, что именно там рождается подлинное искусство. Нет, я не отступаюсь сегодня от своих пристрастий 60—70-х годов. В то время американское и западноевропейское кино меня привлекало гораздо больше, чем отечественное, оно служило мне своеобразным маяком, в нём был свет вдохновения. Я уносилась в этот неведомый мне, притягательный экранный мир и пристально наблюдала за игрой и манерами звёзд мирового кинематографа.
Прошли десятилетия. И вот в 2002 году я выпускаю спектакль «Чайка». Когда-то в чеховской «Чайке» я начинала в роли Маши, теперь играю Аркадину. Каждодневные, продолжительные, непростые репетиции. Как-то, в самый разгар нашего напряженного репетиционного периода, режиссёр восстановления спектакля Николай Скорик, на мой взгляд, очень творческий, талантливый человек, вдруг говорит: «Я вчера смотрел „Войну и мир“ Бондарчука, и до сих пор от потрясения в себя не могу прийти». А я в ответ: «Коля, а я вчера вечером проходила текст роли, телевизор не включала и – поразительно! – тоже вспомнила об этой картине, попыталась восстановить её в памяти и подумала: как же это потрясающе – в романе Толстого отображены события начала XIX века, а фильм, созданный по этому роману, бесконечно современен и сегодня». Я во власти моей Ирины Николаевны Аркадиной, нервничаю: как же её сыграть, как суметь постичь Чехова так же современно, как постиг Толстого Бондарчук? Как внести в образ женщины, живущей в конце XIX века, сегодняшние проблемы, тревоги, ассоциации, как использовать сегодняшнюю пластику, мимику, интонации так, чтобы Чехов остался Чеховым, но его героиня воспринималась как наша современница? А потом начала корить себя: какая же я была глупая тогда, когда впервые посмотрела «Войну и мир»! В те годы я недооценила этот фильм, показалось, что он слишком длинный и не совсем то я хотела бы увидеть на экране. Но сегодня я знаю чётко: эта работа Бондарчука – великая работа! Как поразительно он понял и принял на себя любовь Толстого к родной земле. Как он глазами Толстого приник к людям, которые могут жить только на своей земле и даже не помышляют, что можно жить ещё где-то. Как на материале, который имеет свой захватывающий, насыщенный драматическими, любовными историями сюжет, он не ограничивается лишь раскрытием сюжета повествования, а проникает в душу нации, народа, государства! Как грандиозно он выражает масштабы ломки внутреннего устройства страны! Как пронзительно он соотносит понятия «Мир» и «Война» с жизнью человеческой: мир – это душевная гармония, созидание; война – это же не только сражения, это, прежде всего, разрушение гармонии, разрушение жизни, данной человеку свыше. И как же Сергей Фёдорович талантливо, мощно всё это воплотил, запечатлел в своей картине!
Просто в годы выхода на экраны «Войны и мира» я, да и многие мои коллеги так Бондарчука не воспринимали. Потому что он жил в то время. И мы жили в то время. Считали его незаурядным, но живущим среди нас, рядом с нами.
Я же в то время уже была избалована искренним, творческим общением с корифеями МХАТа. Ведь всё-таки я играла на сцене рядом с Аллой Тарасовой, Ольгой Андровской, Михаилом Яншиным, Алексеем Грибовым, Борисом Ливановым, Анатолием Кторовым, Павлом Массальским, Марком Прудкиным. Имена-то, какие! Каждое – достояние нашей культуры. А я встречалась с ними ежедневно: на репетициях, на спектаклях, по-дружески в актёрском буфете за чашкой чая. Я была их ученицей, их любимицей: нескромно назваться их наследницей, но уж последовательницей точно. Поэтому предстоящую совместную работу с Бондарчуком я восприняла абсолютно естественно.
Не помню, познакомились мы сами или нас представил друг другу Кончаловский, помню только, что первый раз я увидела Сергея Фёдоровича в гримёрной. Замечательный художник-гримёр «Мосфильма» Тамара Юрченко создавала вместе с ним облик Астрова. Работали они тщательно, долго, а я в ожидании, так как Тамарочка гримировала и меня, через зеркало подглядывала за Сергеем Фёдоровичем. Она делала ему бороду, усы, приклеивала отдельно каждый волосок, а он что-то подправлял, обрисовывал руками, как должен выглядеть его Астров, и я сразу обратила внимание на руки Сергея Фёдоровича, очень пластичные, подвижные. И он своими летящими руками показывал Тамаре, как лучше сделать.
