– А… Артур… – словно вдыхает в себя это имя Бондарчук, чуть приближается, протягивает руку, боится погладить и выдыхает: —…Неужели ты вернулся ко мне?
И здесь уже не только блестящая актёрская техника, а такая энергия добра, такой трепет и волнение, такая распахнутая беззащитная душа, что захотелось кинуться к нему и обнять. В эти мгновения в кадре я почувствовал, будто ко мне идёт самый дорогой и близкий человек – родной отец…
На съёмках фильма «Овод». В роли кардинала Монтанели
Эпизоды расстрела Овода и смерти Монтанелли снимались в Судаке. Пришли мы с Мащенко к Сергею Фёдоровичу в его гостиничный «люкс» на репетицию, смотрю – на столе раскадровка всей этой огромной сцены. Я тогда поразился: он же на этой картине лишь актёр, как говорится, исполнитель воли режиссера. Конечно, его отношение к Николаю Павловичу было очень уважительным, но он не мог допустить ни малейшего изъяна. Сцена сумасшествия Монтанелли снималась недолго – долго обдумывалась, готовилась. Всё выверялось по движению, по каждому его шагу, и, если Сергея Фёдоровича что-то не устраивало, мгновенно подлаживалось, как он хотел. С моей точки зрения, эта сцена – самая потрясающая в фильме.
Артур расстрелян, Монтанелли сходит с ума. Такова развязка кинотрилогии «Овод». Но явленная нам трагедия разбитой жизни – это ещё и кульминация образа Монтанелли. То есть в сцене безумия и кульминация, и развязка происходят одновременно. Такой драматургический ход для актёрского воплощения необычайно сложен. Как правило, после кульминации основной конфликт произведения переходит в иное качество, становится более умиротворенным. А здесь точка наивысшего напряжения героя – она же и окончательная его точка. Это как бы разрыв сердца. В буквальном смысле разрыв сердца и был сыгран. А сыграть разрыв сердца с такой пронзительной достоверностью – дано не многим.
После первого показа «Овода» по телевидению мне приходилось слышать: «Надо же! Вот выпал случай – так случай!» – «Нет, – отвечал я, – это не просто случай. Сергей Фёдорович и Настя для меня – золотой случай».
Все эти годы я дружен с удивительной Анастасией Александровной Вертинской, я – пленник ее таланта, личностного обаяния, женственности.
А Сергей Фёдорович… Ведь больше никакой совместной работы не последовало. Порой меня спрашивали: «Не хотелось бы тебе сняться у него?» Я резко говорил, что назвал бы идиотом любого актёра, кто на подобный вопрос ответил бы: «Нет». Но у меня даже мысли не возникало, мол, почему он меня не позовёт никуда, включая «Тихий Дон»? Моё отношение к Сергею Фёдоровичу, было поистине святым, таким и осталось. Поэтому кое-кому из ныне здравствующих их поведения по отношению к нему на Пятом съезде кинематографистов я простить не могу.
Года через два после того недоброй памяти съезда я увидел его интервью по телевидению и ужаснулся страшной догадке – случилось непоправимое. Ведь я его знаю: сколько раз на «Оводе» смотрел ему прямо в глаза, а в остальное время с восхищением наблюдал за ним со стороны. В том интервью он вроде бы говорил спокойно, но по его мимике, взгляду, интонации, даже по тому, как он держал голову, я понял: он получил такой удар под дых, после которого обрести здоровое дыхание практически невозможно.
Да. Многим нашим мастерам-кинематографистам жилось не сладко. Но такого оскорбления, какое нанесли Сергею Фёдоровичу, не получал никто, даже Тарковский. Потому что Андрей Тарковский – это уже другое поколение, и жили они иначе, и художнические интересы у них были другие: «Ностальгия», Италия – иные это устремления и нрав иной.
Американцы говорят про классиков своего кино – «отцы-основатели» и молятся на них. А мы? Неужели коллеги, служащие одному общему делу, не понимали, что кричат: «Ату его!» – выдающемуся актёру и режиссёру, почитаемому во всем мире, а на Родине любимому народом?!
…Мне пять лет, я иду с мамой по Крещатику, мама останавливается у киоска с газетами и журналами и покупает буклет к фильму «Война и мир». Мама, учительница русского языка и литературы, на свою небольшую зарплату покупала красочные (не дешёвые) журналы, издаваемые к каждой серии фильма; для неё, словесницы, картина «Война и мир» стала событием в жизни! А я тогда едва дотягивался подбородком до прилавка и просто разглядывал картинки – солдата со штыком, гусара на коне, Наташу Ростову…
Естественно, «Войну и мир» я посмотрел, став постарше. Потом, уже в выпускном классе, я готовился к поступлению в художественный институт, готовился серьёзно. И когда я увидел иллюстрации к «Войне и миру» Дементия Шмаринова, за которые он, между прочим, получил Ленинскую премию, то поразился сходству с теми картинками из буклетов. Возможно, два замечательных мастера – кинорежиссёр и художник – независимо друг от друга настолько проникли в суть романа, что хоть на полотне бумаги, хоть на полотне экрана, в отображении мира и образов Толстого оказались едины. А может, не стоит этому искать объяснение? Может, в таком наполненном вдохновенной энергией творческом единстве и заключается непостижимость русской православной души…
Сергей Фёдорович Бондарчук в моем представлении – явление особняковое. Сейчас я живу недалеко от особняка, в котором до революции располагалось Дворянское собрание. Здание осыпавшееся – всё никак не приведут в парадный вид, но сам особняк – потрясающий! В нём и красота, и величие, и милая русская патриархальность, и вечность. А рядом – лиственницы. Поразительно: в центре Москвы – лиственницы! И они всё растут и растут! Я воспринимаю этот выстоявший старинный уголок столицы Государства Российского как явление. Таким же притягательным и уникальным явлением в нашей культуре для меня является Сергей Фёдорович. И его личность, и его творчество – это те славянские российские красота, величие, дорогие сердцу традиции и вечность, о которых не позволяют забывать ни этот особняк, ни эти, редкие для мегаполиса, неподвластные никаким отравляющим воздух газам достопримечательные лиственницы.
…После «Овода» мы виделись с ним раза три, в Союзе кинематографистов. Был он со мной приветлив и добросердечен, наверное, ему приятны были эти встречи. О том, что его не стало, я узнал на следующий день после похорон. Приехал из Австрии, и мне сообщили. Оглушили и в сердце ударили. На один день опоздал, не попрощался…
Анна Вороновская-Тихонова
Роли в фильмах: «Европейская история», «Белые вороны», «В городе Сочи тёмные ночи», «Призрак зелёной комнаты», «Милый друг давно забытых лет», «Авантюра», «Полёт ночной бабочки» и других. Продюсер фильмов «17 мгновений Славы», «Глазами волка».
Всё будет хорошо
Картину «Война и мир» я посмотрела, когда училась в шестом классе. Роман прочитала позже, когда стали изучать в школе. Читала роман и, конечно, Наташу Ростову представляла только такой, как Людмила Михайловна Савельева, а Андрея Болконского – только как Вячеслав Васильевич Тихонов – мой папа. Никаких других образов перед глазами возникнуть не могло. Очень я их любила, даже поссорилась с подружкой, потому что ей не нравилась Наташа, а я была очень увлечена и романом, и фильмом, доказывала сверстникам, что не любить «Войну и мир» – всё равно, что не любить жизнь!..
