– Вы опять будете в «Морге»?
Эмми кивнула.
– А по субботам мы играем еще в одном классном месте, «У Гектора». Такая лачужка у шоссе, большинство завсегдатаев – байкеры. Но сейчас многие приходят туда послушать нас. Там мы не «Клуб “Завтрак”», а «Las Almas Perdidas» – «Потерянные души».
– Это уже не хиты восьмидесятых?
– Свой материал. И каверы в стиле конхунто с небольшой примесью блюграсса. Ты удивилась бы, услышав, как аккордеон и скрипка заставляют старые песни звучать по-новому.
Не то слово.
– Ладно, верни меня обратно в «Ла Каситу» и можешь устроить себе сиесту.
– А когда ты собираешься назад в Балтимор?
– Точно еще не знаю когда, – чем дольше она здесь находилась, тем меньше была уверена в чем-либо. – Ты хочешь, чтобы я уехала, Эмми? В этом цель нашей встречи? Или ты пытаешься выведать, что мне известно?
– Я просто хотела немного пообщаться. У меня такое чувство, что я тебя знаю. Я знаю тебя, Ворон знает тебя – но на самом деле знает не так много, как думает. Впрочем, это уже другая история, в другой раз.
Они вернулись в «Ла Каситу» на «Ниссане Сентра» – не та машина, за рулем которой Тесс ожидала увидеть сумасшедшую богатую девчонку. Эмми оказалась неожиданно умелым водителем – внимательным и целеустремленным, без заскоков, которые характерны для ее манеры общения. Тесс старалась изучать и Эмми, и окружающую местность. И постепенно начинала ориентироваться.
– Напоминает кривоногую женщину, – произнесла она.
– Что? – спросила Эмми – на этот раз непонимающим собеседником оказалась она.
– Сан-Антонио. Город раскинулся, как кривоногая женщина, которая переплела ноги на уровне лодыжек. Поэтому даже параллельные улицы – Бродвей и Маккалоу – пересекаются. Здесь, на Хильдебранд, мы где-то на уровне талии. Теперь я это понимаю. Со временем мне будет проще ориентироваться.
– Конечно, в северной части легче. Но это – более типичная часть Сан-Антонио. Улицы и шоссе похожи на делящиеся клетки. Они соединяются и разъединяются, неожиданно меняют названия. Не думай, что познать этот город легко.
Но когда они остановились у следующего светофора, Эмми пристально посмотрела на Тесс, и, как Монаган показалось, с жалостью. Словно понимая, как тяжело находиться в городе, где не знаешь никого и ничего.
– Кривоногая женщина, – повторила Эмми. – А вообще неплохо звучит. Хильдебранд – это талия, а твой мотель где-то на уровне колена. Это, наверное, очень полная женщина, раз ее бедра так широко раскинулись. Зато лодыжки очень изящны. Они – ее лучшая часть, – Эмми радостно рассмеялась. – Значит, еще не вечер.
Тесс ничего не ответила, так как слишком внимательно смотрела на дорогу, пытаясь запоминать ориентиры. Они проехали мимо колледжа, стоящего справа, а теперь проезжали второй, но уже слева. Там они свернули у Саутвестерн-Белл-билдинг и двинулись в сторону правой ноги женщины – к Бродвею. И добрались до «Ла Каситы». Дом, милый дом.
– Спасибо за коктейль, – поблагодарила она Эмми.
– Коктейль? – спросила та, будто и забыла о поездке в аптеку-буфет. – О, de nada
[118].
Прежде чем попасть в свою комнату, Тесс отметилась у миссис Нгуен.
– Я пока не решила, когда уезжаю.
На самом же деле она даже не знала, зачем остается.
– Нет проблем, – сказала хозяйка, не отрываясь от мексиканской мыльной оперы, которую смотрела за пиццей. – Твой друг тебя нашел?
– Какой друг?
– Ну, парень.
– У меня нет парня, – глупо ответила Тесс.
– Господи ты боже мой. В общем, заходил один, у него была твоя фотография, ты с твоей черной собакой. Это все, что я о нем знаю. Я сказала ему, что ты ушла, а он спросил, можно ли увидеть собаку. Я открыла ему комнату, но ты не волнуйся: я присмотрела за ним. Хорошенько присмотрела. Очень хороший парень, очень красивый, погладил собаку. Он моложе тебя, да?
– Да-а, – коктейль забурлил в животе, словно его еще запустили в миксере. – А вы присматривали за ним прямо все время?
– Да, – ответила миссис Нгуен, уверенно кивнув. Но вдруг замерла: – Только…
– Только что?
– Когда привезли пиццу, пришлось спуститься за кошельком. Меня не было не больше двух минут. Или трех. Очень хороший парень. Он попрощался, и я закрыла твою дверь. Собака была ему рада.
Лучшая в мире сторожевая собака вскочила на ноги, когда Тесс открыла дверь в свою комнату. Что бы Эсски ни знала, она ничего не расскажет. Но из пасти чем-то пахло – вроде печенкой, а Тесс печенки не давала. Черт возьми, сам Чарльз Мэнсон
[119] мог бы сюда зайти, захвати он с собой чего-нибудь вкусненького. У Эсски свои приоритеты. И она помнила Ворона. Долговременная память у нее намного лучше кратковременной. Она до сих пор помнила подоконник, где однажды увидела кота, который грелся на солнце.
В комнате не было ничего необычного. Вещей немного, и их проверка не заняла много времени. Мешок на стирку лежал на кровати, «Дон Кихот» – на прикроватном столике. Рюкзак тоже, кажется, нетронут. Тесс убрала ложное дно и убедилась, что пистолет и мобильный телефон на месте. Прошлым летом, в те кошмарные двое суток, у нее украли пистолет, а телефон перелетел через пять полос 95-й автострады. Портной придумал черную заслонку, которая крепилась на липучках – но она обманывала только тех, кто заглядывал в рюкзак, не поднимая его. Масса все-таки выдает тайное содержимое.
Нет, если бы миссис Нгуен не упомянула о том, что ее спрашивал мужчина, она бы никогда не узнала, что здесь кто-то побывал. Но кто-то ведь побывал, и от этого становилось жутко, как если бы она подверглась незаконному вторжению или грабежу. Даже еще более жутко – ведь она знала личность нарушителя, но не имела ни малейшего представления о его мотивах.
Глава 11
О таких заведениях, как «У Гектора», никогда не напишут в справочнике или в журнале «Торговая палата Сан-Антонио». Но миссис Нгуен, смущенная своей недостаточной бдительностью, позвонила кузине, у чьей дочери был друг, который знал парня, тусующегося иногда с байкерами. Миссис Нгуен немного покудахтала о каких-то семейных секретах, не переставая при этом выдавать ключи постояльцам и не сводя взгляда с мексиканской мыльной оперы.
Наконец она положила трубку.
– «Холодильник» за городом, – сообщила она Тесс со своей стороны пуленепробиваемого стекла. – По Плезантон-роуд.
– «Холодильник»?
