– Я же сказал, мы не были большими друзьями.
Рик вынул двадцатидолларовую купюру. Рохас взял ее, свернул, как сигарету, и подул в нее. Звук был похож на казу
[157].
– Копы дали мне пятьдесят.
– Копы уже сюда приезжали?
– О да, – он улыбнулся в ответ на изумление Рика. – Они даже задавали те же вопросы, но они были ко мне добрее. Разговаривали более уважительно.
– И что ты им сказал?
– Как же я скажу тебе за двадцатку то, что им сказал за пятьдесят?
Рохас проговорил это таким ласковым тоном, будто всю свою жизнь занимался вопросами этики и чести. Трэхо вытащил еще одну двадцатку и десятку, и Рохас сунул их себе за пояс на тот же манер, каким стриптизерша засовывает деньги в стринги.
– Они сказали, что на воле их ждут деньги. И что они обеспечены на всю жизнь.
– И ты все это рассказал полиции?
– Возможно.
Рохас развернул одну из двадцаток и стал водить ею между зубами, как зубной нитью. Тесс пожалела продавца на кассе, который, ничего не подозревая, однажды возьмет эту банкноту в руки.
– Возможно, я сказал им больше, сказал им даже, чем хвастались Дарден и Уикс и о чем никогда не упоминали. Не знаю, abogado. Для меня все дни одинаковы, знаешь ли. Я просто сижу на крыльце и наблюдаю за детьми, которые проходят мимо. Хотя я мог бы внести в свою жизнь какое-нибудь разнообразие. Разнообразие – это изюминка жизни. Или как там говорят?
За сеткой на двери неясно проявилась фигура женщины.
– Quienes son, Alberto?
[158] – настороженно спросила она.
– Сеньор Трэхо, мой прекрасный, прекрасный юрист, и какая-то grandota
[159], – ответил Рохас. – Помнишь мистера Трэхо? Тот, которому ты заплатила все наши деньги, чтобы меня отпустили домой, к тебе, и посадили на цепь, как маленькую обезьянку.
Женщина разразилась потоком испанской речи. Сначала Тесс подумала, что она ругает Рика, но вскоре поняла, что гневные слова адресованы ее сыну. Но на Рохаса они, казалось, не производили ни малейшего впечатления. Он встал улыбаясь и притворился, что отдает Рику одну двадцатку, но затем быстро вернул ее обратно, все так же улыбаясь.
– Вот будет смешно, abogado, если я использую именно эту бумажку, чтобы заманить маленькую девочку к себе во двор, да? – сказал он. – Они ходят мимо моего забора по несколько раз в день. Мне всего-то нужно сказать: «Не хочешь немного заработать? Я дам тебе двадцать баксов. Подойди к задней стороне дома. Я хочу тебе кое-что показать. Только тсс! Ничего не говори. Это будет наш секрет. Давай, тебе понравится. Ты сделаешь мне приятно, а я сделаю приятно тебе. Только никому не говори. Они ничего не поймут. Взрослые не хотят, чтобы ты узнала, каково это. А я хочу. Я хочу».
Он повернулся и поднялся по ступеням на крыльцо, насвистывая веселую мелодию, и хлопнул за собой дверью. Там на него обрушился весь гнев матери, но Рохас словно не слышал ее.
– Мать заберет эти деньги, – сказал Рик слабым голосом, сжимая кулаки. – Она никогда больше не выпустит его из виду. Я надеюсь только на то, что она его переживет.
– Как ты мог защищать такого в суде?
– Это моя работа, – ответил Рик. – А еще его мать ходит в церковь с моей тетей, и я не мог отказать тете, когда она попросила.
– Но…
– Полиция взяла его, когда Эл вел украденную машину, а потом его заставили признаться в изнасиловании соседского ребенка. Такое признание не могло быть принято судом, и я вытащил его. Я обязан защищать всех клиентов на максимуме своих возможностей, Тесс. Я обязан бороться до конца хоть за Эла Рохаса, хоть за Ворона. Или ты считаешь, что должно быть иначе?
Впервые за время их знакомства речь Рика утратила свою легкую игривость и иронию. Пока они шли, Тесс раздумывала над его словами. Она хотела возразить: «Но ведь Ворон же невиновен». Но ничего не сказала.
Уже в машине, когда они спешили убраться из района мистера Рохаса, она спросила:
– Так в Техасе тоже действует закон Меган?
– Что? – Рик был погружен в собственные мысли.
– Закон Меган. Тот, который предписывает информировать жителей, когда в их районе поселяется растлитель малолетних. Пусть это и слабая компенсация.
– На Рохаса этот закон не распространяется. Ты что, не слушала? У него же был такой хитрый юрист, что его осудили только как автоугонщика. Он не числится как растлитель малолетних.
– А откуда тогда взялись флаеры с его фото? Откуда о нем узнали в местных школах и магазинах?
– К сожалению, не знаю; впрочем, у меня есть зять с собственной типографией недалеко отсюда. Может быть, кто-то подбросил ему фотографию Рохаса и сказал, когда он возвращается домой, и дал список адресов.
Тесс улыбнулась.
– Конечно, юрист не мог бы сделать ничего такого, даже своему бывшему клиенту, ибо это риск потерять лицензию.
– Разумеется, – Рик начал насвистывать, но внезапно замолчал, поняв, что подхватил эту веселую мелодию от Рохаса.
Глава 16
Они позавтракали в кафе в западной части города в неприметном месте, которое выглядело закрытым снаружи и небезопасным изнутри. Рик порекомендовал что-то под названием мигас, и это блюдо из сыра, яиц и колбасы быстро вернуло Тесс утраченный аппетит. Рик оказался прав: с Элом Рохасом нужно беседовать только на голодный желудок.
– Здешняя еда могла бы тебе понравиться еще сильнее, – сказал он, отодвигая съеденное наполовину блюдо, в то время как Тесс вычистила свою тарелку дочиста с помощью пшеничной тортильи. Но это ее не смущало. Не зря же она с утра прыгала через скакалку.
– Я никогда ничего подобного не ела. Мексиканская еда в Балтиморе в основном такая… неинтересная. Ну, то есть, если в лучшем месте города в меню есть что-то под названием «Los Sandichos», значит, дело плохо. А в мексиканском ресторане недалеко от моего дома официантами работают эстонцы. А тут даже одними тортильями можно питаться. Настолько они чудесны.
Рик удивленно посмотрел на нее.
– Они делаются из муки на жиру. Ты сама можешь их готовить. Да кто угодно может.
– Теоретически.
Она также могла бы решать простые задачи по физике, если бы взялась за них, но это не означало, что она собирается этим заниматься в ближайшее время.
Он оплатил счет, захватив с собой пригоршню орешков и разноцветных конфет. Такие же «мексиканские конфеты» предлагала ей продавщица в Твин-Систерс, только здешние выглядели более свежими.
