– Меня кое-что беспокоит, – сказал он, пока они шли к его машине.
– Рохас?
– Дарден и Уикс. Двадцать лет – это большой срок, а в Техасе тюрьмы и без того переполнены. Я не могу понять, почему их не выпустили досрочно.
– Спроси у Гусмана.
– Я был бы рад, если бы Гусману не было известно о том, чем мы с тобой занимаемся. Наверное, я позвоню кое-кому из моего рождественского списка, посмотрим, что ему известно.
На обратном пути в город Рик остановил машину в старом деловом квартале, окруженном жилым массивом; тут Тесс также еще не бывала. Здесь были большие и симпатичные дома, и значительную их часть переделали в жилые или сдавали под офисы. Рик поднялся по ступенькам ярко-розового викторианского здания.
– «Y Algunas Mas», – Тесс прочитала вслух надпись на раскрашенной вручную табличке на двери. – «Se venden milagros».
– «И кое-что еще», – перевел Рик, – «Мы продаем чудеса».
– Забавный девиз для адвокатской конторы.
– Адвокатской конторы? О нет, это не мой офис. Это магазин Кристины.
Просторные комнаты старого дома были заполнены такими же отвратительными скелетами, на которые Тесс насмотрелась в доме Марианны Барретт Коньерс. Их было несколько сотен, и они зловеще ухмылялись со всех сторон. Но это оказалось лишь малой частью разномастной коллекции Кристины. Магазин был забит раскрашенными деревянными животными, огромными черными горшками, резными фигурками святых и монстрами из папье-маше, которые словно выползли из наркотического бреда Хантера Томпсона
[160].
Кристина пыталась продать такое создание из папье-маше пожилой женщине, а та чуть ли не с ужасом смотрела на него.
– О, даже не знаю, – нервно отвечала женщина. – Я с удовольствием купила бы скелетов-мариачи, о которых ты говорила мне, Крис, но это… – она указала рукой на фигуру, напоминавшую какую-то странную помесь рыбы-ежа и летучей мыши, – оно слишком большое.
– Это экземпляр музейного качества, – сказала Кристина. – Хранитель Музея искусств Сан-Антонио однажды заходил и присматривался к нему.
– Для музея?
– Для своей частной коллекции.
– О, даже не знаю, – повторила женщина. Она обошла создание кругом, словно надеясь, что если посмотреть на него под другим углом, то оно окажется более привлекательным. Тесс поняла, что женщина, несмотря на свое благосостояние и статус, о котором свидетельствовали ее одежда и манеры, отчаянно желала получить вещь, но никак не могла примириться с ее уродливостью.
Наконец Кристина сжалилась над посетительницей и поставила рыбошаронетопыря на прилавок и взяла кусочек жести размером с блокнот, на котором было выдавлено изображение девы Марии. Тесс не была в восторге и от такого произведения искусства – оно слишком напоминало о безвкусном изображении Иисуса, которое висело в комнатах и на кухне ее родственников. Но это явно была старинная вещь и к тому же не вызывала сердечного приступа.
– Это Virgen de Guadalupe
[161], великолепная работа, предположительно восемнадцатого века, – сказала Кристина, заметив взгляд Тесс. – Знаешь ее историю?
Она покачала головой.
– У меня католическое имя, но не монастырское воспитание.
– Сомневаюсь, что балтиморские монахини рассказали бы тебе эту историю. В шестнадцатом веке одному крестьянину из индейского племени в Мексике, когда она еще не была завоевана, явилось видение. Virgen… – Тесс заметила, что она произносит «g» мягко, на испанский манер
[162], – …явилась ему и на его языке наказала собрать лепестки роз в свою накидку, а затем отнести ее прямо епископу. Лепестки нельзя было показывать никому, кроме самого епископа. Когда он прибыл и распахнул накидку, лепестков там уже не было, а вместо них оказалось ее изображение. Virgen de Guadalupe.
– О, она восхитительна, – воскликнула женщина. – Сколько она стоит, Кристина?
– Эта? Всего семьсот долларов.
Тесс, не веря своим глазам, наблюдала, как женщина отдала наличку и вышла с бережно завернутым сокровищем. Рик, необычно тихий, разразился смехом, как только «Шеви Субурбан» сдвинулся с тротуара.
– Ты так хороша, что мне аж страшно становится, – сказал он. – Ну, в смысле, сколько раз ты уже разводила своих покупательниц на этих алебрихе
[163]. Это же гениально: показывать дамочкам что-то новенькое, но слишком жуткое, чтобы такое покупать. А потом вдруг предлагать антикварные вещи, в десятки раз дороже, но красивые, такие, от которых у них не пропадает аппетит. И они уходят с чувством, будто обидели тебя. А почему ты не говоришь им, что эта история сомнительна? Что этому епископу в Мексике пришлось уйти с поста после того, как он признал, что у этого «чуда» не было никаких исторических свидетельств?
– Знаешь, может, держать галерею народного искусства не так возвышенно, как иметь юридическую практику, но в этом деле тоже есть своя прелесть, – прохладно ответила Кристина, укладывая деньги в старомодный кассовый аппарат, раскрашенный в ярко-красный цвет и утыканный серебряными подвесками.
– Если бы ты вышла за меня замуж, тебе не пришлось бы работать продавщицей, – ответил он.
– Мне нравится работать продавщицей, особенно если учесть, что я совладелица. И вообще, это не магазин, а галерея, – и она уже улыбалась.
– А телефон? – спросил он, улыбаясь ей в ответ.
– Ты о чем спрашиваешь? Есть ли у меня телефон? Можно ли тебе им воспользоваться? Говори более определенно, пожалуйста.
– Можно ли мне выдернуть его из стены и показать грубую мужскую силу, чтобы это возбудило в тебе стереотипные фантазии о латиноамериканских мужчинах, и мы бы в итоге слились друг с другом прямо здесь на глазах у Тесс?
– Нет, но ты можешь отсюда позвонить, – ответила Кристина с притворной серьезностью. – Только по городу.
Рик взял портативный телефон с базы и исчез в занавешенном служебном помещении за прилавком. Тесс неожиданно смутилась. Она познакомилась с Кристиной раньше, но теперь ей было привычнее с Риком, к тому же их объединяло общее дело. А Кристина была уверенной в себе девушкой, и у нее не было нужды заполнять тишину пустой болтовней. Она блуждала по магазину, щекоча выставленные вещи метелкой из перьев.
