– Как знаешь, – покачала головой Маша. – По-моему, это нехорошо, но тебе видней.
– Да что нехорошего-то?
Маша не ответила. Они с подругой не понимали друг друга.
Впрочем, сейчас Машу гораздо больше занимало, что они с Павлом плохо понимают друг друга.
Желание рассказать про Колю у Киры пропало начисто.
Маша еще недолго посидела у подруги и простилась.
К вечеру подул холодный ветер, поднял пыль с тротуара, швырнул Маше в глаза. Теплые дни кончались.
Она садилась в машину, когда позвонила тетя. Ленин голос звучал устало, но у Маши были свои проблемы, и ей было не до тети.
Поговорили о том, кто завтра польет цветы, потом помолчали. Маша повертела головой, Лена мешала ей отъехать от Кириного дома.
– Когда тебе на работу? – спросила тетка.
– В следующий понедельник.
– Вам с Пашей нужно обязательно поехать отдохнуть.
– Съездим. Возьму за свой счет и съездим.
Стоявшая впереди «Шкода» покрутилась, уехала. Маша прижала телефон плечом и тоже тронулась с места.
– Ты знаешь, – опять немного помолчав, сказала Лена, – я поняла, что самое страшное в жизни. Самое страшное – это остаться одной.
– Но ты не одна, – возразила Маша. – Я тебя очень люблю, и мама любит.
– Я знаю, Машенька. Я не об этом, ты же понимаешь.
Маша понимала. Ей тоже было страшно остаться одной.
Когда-то она читала, что это типичный женский комплекс. Комплекс идет из глубины веков, когда женщина просто не могла выжить без мужчины.
Наконец тетя простилась. Маша включила радио, послушала про скандал в Питере, связанный с установкой памятной доски Маннергейму. Маше до Маннергейма и до доски не было никакого дела. Правда, у нее была старая тетка, пережившая блокаду, и тетке установка доски едва ли понравилась бы. Впрочем, тетки давно нет в живых, Маша ее даже ни разу не видела.
Потом сообщили курс доллара и цены на нефть, что интересовало Машу еще меньше Маннергейма, и назавтра пообещали похолодание. Радио отвлекало от дороги, и Маша его выключила.
– Ты дома? – удивилась она, отперев дверь в квартиру.
– Приехал минут пять назад, – обнял ее Павел. – Совещание в департаменте было, ну а потом ехать на работу никакого смысла.
Под его руками было уютно и спокойно. Он очень любит Машу, и она никогда не должна в этом сомневаться.
Только ложась спать, Маша все-таки спросила:
– Паш, может быть, позвоним Варе?
У Нинули была еще одна особенность, она никогда не сообщала обездоленным, что лишила их своей милости.
– Послушай. – Вопрос Павлу не понравился. Он даже отодвинулся от Маши, положив руки под голову. – Ну конечно, я не оставлю Варю ни с чем. И Сережку не оставлю. Но для всех будет лучше, если имущество перейдет ко мне. Я хотя бы его не разбазарю. У Сергея через полгода снова не будет ничего, неужели ты не понимаешь?
Маша понимала и даже была уверена, что именно так и произойдет. Но… Сережа взрослый человек и никого не просил быть его опекуном.
– Квартиры будем сдавать и делить деньги на троих, – объяснял муж. – И в деревню Варька всегда может приезжать с ребенком, не выгоним же мы ее.
Конечно, они не выгонят Варю. Они просто сделают ее бедной родственницей, приживалкой, как в романах русских дореволюционных классиков.
– И вообще, Нинуля еще нас может пережить, – заключил Павел, повернулся и снова обнял Машу.
И опять ей стало тепло и спокойно под его руками. Это было главное, и только это имело значение.
6 сентября, вторник
С самого утра, едва Анатолий Михайлович вошел в кабинет, раздался неприятный звонок. Звонил давний приятель, и сначала Анатолий Михайлович звонку обрадовался, насколько вообще мог радоваться в его теперешней ситуации. Когда-то они с приятелем любили изредка попить пивка и водочки, поспорить о политике и разойтись, довольные друг другом и собственной жизнью.
На этот раз друг встретиться не предложил, а озабоченно попросил устроить некоего молодого человека на перспективное место.
– Парень отлично окончил институт. Ему бы теперь поработать, опыта набраться. Ну, ты понимаешь.
Анатолий Михайлович понимал. В последние годы многое изменилось в нашей промышленности, и изменилось не в лучшую сторону. Если еще лет десять назад на руководящие должности всех звеньев выдвигались действительно хорошие специалисты, то теперь тепленькие места массово занимали родственники и друзья тех, кому удалось подняться повыше по иерархической лестнице. Это не сулило ничего хорошего ни стране в целом, ни отрасли в частности, все это понимали, и все были бессильны.
– Попробую, – пообещал Анатолий Михайлович, прикидывая, кому теперь нужно позвонить насчет молодого специалиста с большими претензиями.
Тут же раздался еще один звонок, и Анатолий Михайлович погрузился в привычную суету рабочего дня.
День прошел быстро, как раньше, когда ему в страшном сне не мог присниться моток хозяйственной веревки. Анатолий Михайлович этому слабо удивился. Ему казалось, что после случившегося его должны мучить постоянные угрызения совести, а мучила его только неизвестность. Еще мучила жажда, он достал из холодильника поллитровую бутылку минералки, медленно выпил, бросил бутылку в мусорную корзину и запер кабинет.
На улице заметно похолодало. Злой порывистый ветер дул прямо в глаза, продувал легкий пиджак насквозь, и до метро Анатолий Михайлович дошел быстро, обгоняя прохожих.
На этот раз все говорило о том, что в «Фермерских продуктах» о смерти молодой продавщицы известно. Глаза у пожилой женщины за прилавком были заплаканы, она переговаривалась со старушкой-покупательницей и шмыгала носом, подавая старушке хлеб. За бабкой стояли еще два человека, и Анатолий Михайлович шагнул опять на улицу. В магазин лучше наведаться вечером, когда покупателей совсем не будет.
– Катя! – крикнул он, отперев дверь в квартиру. Дома было тихо, и он испугался.
– Да, Толенька. – Жена появилась из бывшей комнаты дочери, улыбнулась, легко прижалась к нему, отпустила. В комнату дочери они почти не заходили. Комната как будто ждала Алю, которая вот-вот должна была вернуться.
Он посмотрел в ласковые глаза, поцеловал жену и неожиданно заметил, что она постарела. Катя уделяла много времени своей внешности и всегда выглядела очень молодо, намного моложе своих лет.
– Ужинать будешь?
– Давай.
Анатолий Михайлович умылся, переоделся, сел за стол. Жена быстро поставила перед ним закуски, подала его любимую еду – мясо с картошкой. Они почти не разговаривают в последние дни, с равнодушным удивлением отметил Анатолий Михайлович.
