Так что нет ничего удивительного в том, что в шестнадцатом и семнадцатом веках эта «земля никого» была облюбована пиратами и постепенно превратилась в основную базу морского разбоя в Восточном Средиземноморье. Хайфские пираты грабили и христианские, и мусульманские корабли, совершали набеги и на Акру, и на дальние земли; более того, в значительной степени упадок порта в Акре был связан именно с существованием ее неспокойного соседа. Бороться же с пиратами было делом чрезвычайно сложным. К тому моменту, когда в городе появлялись регулярные оттоманские части, пиратские суда оказывались уже далеко; но как только армия уходила, пираты снова возвращались в город. Оставлять маленький постоянный гарнизон в городе с разрушенными стенами было бессмысленным; такой гарнизон оказывался беззащитным перед пиратскими пушками и неожиданными нападениями с моря. Держать же в маленьком городе целую армию было и слишком дорого, и нерационально, и чрезвычайно сложно во всем, что касается обеспечения ее продовольствием и снаряжением. В результате пираты обосновались в Хайфе достаточно основательно и постепенно превратили ее в одну из своих основных баз. Более того, как кажется, постоянные жители Хайфы тех времен и сами лишь немногим отличались от пиратов – как по свирепости, так и по готовности к риску. Один из документов сообщает, что в 1575 году, когда случайный торговый корабль попытался пришвартоваться в Хайфском заливе во время бури, на него напали жители города, выйдя в бушующий залив на маленьких рыбацких и пиратских лодках. Впрочем, в конечном счете почти чудом – благодаря исключительному искусству капитана и лоцмана из Акры – судну все же удалось спастись.
Путешественники того времени писали, что в Хайфе любой посетитель города оказывается в опасности, и рекомендовали паломникам ходить по городу группами, постоянно держать оружие наготове и стараться засветло покинуть городскую черту. Испанец Антонио де Кастильо, оказавшийся в Хайфе в 1628 году, сообщает, что даже хайфская церковь находится в состоянии запущенном и неухоженном. В 1701 году французский посланник в Сидоне – бывший одним из немногих европейцев, оставивших воспоминания о Хайфе того времени, – описывает ее, как lieu d’azille pour toute sorte de gens, что дословно переводится, как «место убежища для всякого рода типов». Впрочем, слово «azille» может иметь и иной смысл – «приют для безумцев». И действительно, человек, случайно зашедший в те времена в хайфскую пивную или бордель, сталкивался не только с ожесточенностью искаженных и израненных лиц, но и с пугающей хищностью взглядов и странностью поступков. В результате к середине семнадцатого века эта столица пиратов Восточного Средиземноморья – так же, как и знаменитая столица пиратов карибского бассейна Порт-Рояль на острове Ямайка – приобрела несколько сомнительную репутацию города, большую часть населения которого составляют пираты, разбойники, содержатели притонов, проститутки и торговцы краденым. На ночных улицах, по которым текли помои и нечистоты, среди запущенных домов были слышны пьяная брань, крики, громкие песни, женский визг и хохот. Жители Средиземноморья иногда называли Хайфу «маленькой Мальтой» – иначе говоря, местом, где слово султана и его пашей значило достаточно мало или даже совсем ничего.
Впрочем, упоминания про Мальту имели и иной смысл. Один из больших пиратских кланов, обосновавшихся в Хайфе, был кланом мальтийских пиратов. Мальтийцы не только принесли с собой многие из обычаев, характерных для пиратов Западного Средиземноморья, но и обосновались в городе так основательно, что на определенном этапе – бывшем, впрочем, не слишком долгим – Хайфа воспринималась в качестве города именно мальтийских пиратов. И все же большую часть времени, как и все подобные города, она служила скорее местом соперничества различных пиратских капитанов, маленьких флотилий и их недолгих союзов. Пожалуй, наряду с мальтийскими пиратами в шестнадцатом веке наиболее примечательную из таких групп составляли еврейские пираты, не только – несмотря ни на что – ощущавшие острую тоску по воображаемой земле Палестины, но и, в отличие от большинства евреев, имевшие хотя бы частичную возможность ее реализовать. Разумеется, трудно сказать, что они существенным образом отличались от других бандитов, грабивших нагруженные золотом и серебром испанские корабли на их пути из Нового Света, хотя некоторые из этих пиратов и соблюдали кашрут. Однако, если в семнадцатом веке пиратство уже не имело никаких целей, кроме грабежа, наживы, захвата рабов и убийства, в шестнадцатом веке еврейских пиратов объединяло еще и страстное стремление отомстить Испании и испанской католической церкви. Те из их современников, которые с ними сталкивались, утверждали, что эти пираты говорили на языке «ладино» – диалекте староиспанского с отдельными словами, взятыми из иврита, который был сохранен евреями Пиренейского полуострова, а впоследствии перенесен в различные еврейские общины Восточного Средиземноморья. Старые еврейские общины Иерусалима и Цфата продолжали говорить на ладино до начала двадцатого века.
История этих пиратов лишь на первый взгляд может показаться романтичной. В 1492 году указом «католических королей» Фердинанда и Изабеллы евреи теперь уже практически объединенных Кастилии и Арагона были вынуждены либо креститься, либо покинуть Испанию – оставив или продав за бесценок почти всю свою собственность. Приблизительно половина или чуть больше выбрала изгнание, остальные – крещение. В течение трех месяцев около двухсот тысяч евреев были изгнаны с Пиренейского полуострова; люди, еще совсем недавно входившие в число наиболее образованных представителей испанского общества, превратились в нищих беженцев, разбросанных по Западному Средиземноморью и Оттоманской империи. Впрочем, судьба оставшихся оказалась немногим лучше. За двадцать лет – частично предшествовавших указу об изгнании, частично последовавших за ним – созданная незадолго до этого «новая» испанская инквизиция провела около ста тысяч процессов по обвинению в ереси; абсолютное большинство обвиняемых были крещеными евреями. В ужасе от происходящего даже несколько епископов отправили Святому Престолу письма протеста; однако эти письма никак не повлияли на ситуацию. Несмотря на то что в конечном счете лишь около двух тысяч подследственных были сожжены на кострах, многократно большее их число подверглось пыткам – часто более страшным, чем смерть, – публичным унижениям и поркам и лишению всей собственности. Под подозрением оказался практически каждый крещеный еврей; многие же тайно бежали на территорию Оттоманской империи и в европейские страны – и возвращались к иудаизму. Но некоторые из них искали путей мести. Среди них был Яаков Куриэль, по кличке «Адмирал». Про его жизнь известно довольно много, поскольку о ней рассказано в «Книге видений» одного из самых знаменитых мистиков Цфата – автора «Древа жизни» Хаима Витала, знавшего Куриэля лично.
До 1492 года дон Яаков де Куриэль был офицером кастильского королевского военно-морского флота и верно служил королеве; после 1492 года он стал никем. Но в отличие от многих других евреев, ограбленных короной, он получил возможность ограбить государство и сам. Вместе с большой группой евреев из бывших офицеров и матросов Куриэлю удалось то ли купить, то ли – что, учитывая обстоятельства, более вероятно – захватить фрегат, на котором они и отправились в бессрочное плавание по ту сторону Гибралтара. В Атлантическом океане они грабили и уничтожали испанские галеоны; сначала пираты Куриэля пытались использовать в качестве базы мавританское побережье, но потом перенесли свои действия в только что открытый Новый Свет. Впрочем, Хаим Витал утверждает, что даже там Куриэль требовал от своей команды строгого соблюдения кашрута и раз за разом повторял, что его целью является не нажива, а месть за свой народ. Как бы там ни было, поскольку в те времена среди пиратов профессиональных офицеров флота было еще крайне мало, а охрана морских караванов, шедших из Нового Света под испанским флагом, не была налажена, то и добыча, собранная пиратами Куриэля, была огромной. Постепенно за ним закрепилась кличка «Адмирал», а о его удивительной удачливости еще долго ходили легенды в тавернах Порт-Рояля. То, что произошло дальше, не очень ясно, хотя и очевидно, что в жизни Куриэля наступил неожиданный перелом.
