Лука достала из шкафчика чашки и поставила рядом с закипающим чайником. Взяла банку с растворимым кофе…
– Алусе неожиданно стало хуже, – донесся в кухню голос Яра, звучавший совсем глухо. – Настолько хуже, что мы решили – все… Надо было срочно ехать в больницу, а машина оказалась разобрана, и они поехали на машине Эммы…
Банка выпала у нее из рук и медленно полетела к полу. Так медленно, что Лука отчетливо видела, как она кружится против оси, как одна за другой высыпаются кофейные крупинки, а потом, когда банка ударяется об пол, веером разлетаются по маленькой кухне.
– Это случилось пять лет назад? – спросила она, не слыша собственного голоса, потому что уже знала ответ.
Гаранин показался на пороге, босой, с голым торсом, но в трениках. Удивленно посмотрел на банку, развернулся и направился в кладовку – за щеткой. Уже вернувшись оттуда, ответил коротко:
– Да.
Лука смотрела на него с ужасом. Калейдоскоп из событий прошлых лет начинал складываться, только, похоже, один из главных, самых темных узоров был утерян!
Яр мгновенно оказался рядом, взял ее за плечи, встряхнул.
– Лука, что с тобой?
Она потерла лоб дрожащей рукой.
– Когда… когда Этьенна разговаривала со мной об Эмме в ее доме… она… она намекнула, что это не первое покушение… Я тогда не придала этому значения. А потом капитан Арефьев рассказал, что пять лет назад в машину Эммы была заложена бомба, а по ошибке погибли ее друзья…
Гаранин сжал ее плечи с такой силой, что она вскрикнула и схватилась за его пальцы, пытаясь разжать.
– Яр, Яр, мне больно!
Похоже, он не видел и не слышал. Светлые глаза потемнели, лицо застыло, будто у неживого.
– Яр!!!
Он резко разжал и даже развел руки, словно боялся дать им волю. Развернулся, в одно мгновение оказался в комнате, нашарил телефон на тумбочке, набрал чей-то номер. Трубку на том конце взяли быстро, потому что уже через мгновение он спросил:
– Ты знал, что мама погибла не в автокатастрофе? Да? Почему не сказал мне? Почему?!
И, не дослушав, швырнул телефон в стену. Тот жалобно тренькнул. А Гаранин уже крушил все вокруг: жалобно заскрипел старый матрас, тумбочка хрустнула, как ореховая скорлупа, раздался звон разбитого стекла.
Лука, зажмурившись, стояла в кухне, среди рассыпавшегося кофе, ни жива ни мертва от страха.
– А ну-тко, стоять! Стоять, я сказал! – раздался вдруг рокочущий бас, который навел ужас еще больший, чем отчаяние ведьмака.
Засим последовали тишина и хруст оконного стекла.
– Не балуй мне тут! – Бас снизил децибелы. – Ты чего творишь, хозяин? У тебя дева на кухне мерзнет! На дворе не май месяц, а ты окно выбил!
– П… прости…
Гаранин говорил с трудом, словно стискивал зубы с такой силой, чтобы не выпустить то ли крик, то ли плач.
Однако спустя минуту он появился уже совершенно спокойный, только капельки испарины блестели на лбу да зрачки были сужены не по-человечески. Молча укутал девушку в принесенное одеяло, посадил на стул, покидал в печь поленцев, оживляя огонь. Ушел в комнату – затыкать окно подушкой. Мохнатик в сиреневом костюме горестно качал головой, споро сметая осколки с пола.
Яр вернулся, присел перед Лукой на корточки. Осторожно приспустил одеяло с ее плеч. На коже четко выделялись следы пальцев. Покачал головой.
– Прости меня…
Лука обняла ладонями его лицо, запрокинула к себе.
– Ничего… Кому ты звонил?
– Отцу.
Он встал, показывая, что говорить об этом не хочет, прошел в комнату, отобрал у домового щетку и, вернувшись в кухню, принялся подметать кофейные крошки. Михал Кондратьич, что-то буркнув ему вслед, замахал невесть откуда взявшимся у него в руках веником.
– Дай мне шоколадку, – попросила Лука.
В это мгновение она вновь ощутила себя брошенной девочкой, и так стало жалко и себя, и Яра, и Марину Доманину, и незнакомого ей Макса Бабошкина, и Алусю, и даже почему-то Михал Кондратьича, что захотелось плакать. Невыносимо захотелось!
– Где? – уточнил Яр.
– В шкафу, на верхней полке, за банкой с солью, – подсказал домовой.
– Ах ты, старый сладкоежка, – невесело усмехнулся Гаранин, – стекло-то есть у нас?
– На себя посмотри, – беззлобно ответил Михал Кондратьич. – Есть, завтра сам поменяю. Вы бы спать ложились, молодежь, уже вон петухи три раза пели!
– Сейчас чаю выпьем, – несчастным голосом отозвалась Лука.
Яр отложил уже взятую шоколадку, подхватил девушку на руки и, пересадив к себе на колени, крепко обнял:
– Никогда больше не сделаю тебе больно, слышишь?
– Слышу, – всхлипнула она и, уткнувшись в него лицом, все-таки расплакалась.
Такое волшебное чувство, когда плачешь в чьих-то объятиях, ощущая себя ребенком, которого любят и жалеют! Восхитительно острое горе…
– Эй, хозяин, – в кухню зашел Михал Кондратьич, взялся ломать шоколадку на три порции, не обращая внимания на плачущую девушку, – погремушку я тебе твою не починю, имей в виду! Мы университетов не кончали, о сотах и трафиках ничего не слышали…
– Какую погремушку? – в один голос поинтересовались Яр и всхлипывающая Лука.
– Дык телефон твой вдребезги? Вдребезги. И восстановлению не подлежит!
Гаранин нежно стер ладонями слезы со щек Луки и констатировал:
– Ну и х… с ним, с телефоном!
* * *
Форточка была распахнута настежь, но даже морозный утренний воздух не разбавлял тяжелое облако дыма, поселившееся в кабинете капитана Арефьева со вчерашнего вечера. На его столе по традиции было почти пусто, лежали лишь несколько фотографий, запечатлевших тела в страшной неподвижности, имя которой было известно. Мефодий тасовал фотографии, раскладывая то друг за другом, то крестом, то квадратом. Затем раздраженно отодвинул их в сторону, достал телефон и набрал эсэмэску.
Дверь открылась, в кабинет заглянул Слава – тот самый полненький коллега, которого Лука видела, когда посещала капитана впервые, удивленно присвистнул.
– Миф, ты с вечера, что ли, пасьянс раскладываешь? О, гляжу, тут и мои клиентки есть! Думаешь объединить дела?
Арефьев поднял на него красные глаза.
– Кофе будешь?
– У тебя еще что-то осталось? – хмыкнул коллега, выразительно поглядывая в сторону пустой банки.
Капитан молча отложил телефон, полез в стол и достал непочатую.
– Смотри, какая ерунда выходит, – сказал он, пока посетитель включал чайник и распахивал уже не форточку – окно, чтобы впустить в комнату хоть немного свежего воздуха, – у твоих клиентов четко выделяются две причины смерти, и обе выглядят как ненасильственные: инсульты или инфаркты и самоубийства. У моих – смерти насильственные и абсолютно разные. Вот, скажем, Первакова и первую Всеславскую задушили, Рацуева – утопили, в Синеокову и вторую Всеславскую стреляли, а у Рокун и Логинова – ножевые ранения.
