– Хозяин у нас у всех один – Повелитель Мордора, – вздохнул орк, – и еще много лет тому назад он установил Законы жизни уруков. Я вам уже рассказывал: мы – сыновья, но у нас нет отцов и матерей. Мы – отцы, но у нас нет жен и сыновей. Ничто не мешает уруку любить Повелителя, и никто не удерживает урука в этом мире. Никто не плачет над нашими могилами, разве что соратники смахнут случайную слезу.
Гудрон скрипнул клыками и еще сильнее сжал огромные кулаки:
– До вчерашнего дня мне казалось, что это самая правильная жизнь. Все устоялось, все объяснено. Мы никого не щадим, но и нас никогда не щадят, и потому конец жизни известен – эльфийская стрела или гномий топор. Ну, может быть – нуменорский меч.
– А как же Азрог? – удивился Серега.
– Азрог не смог служить дальше. В одной из стычек с морийскими гномами топор почти отсек ему ногу. С такими ранами обычно не выживают, и мой наставник уже готовился предстать перед Мелькором предвечным, но ему не повезло.
– Не повезло?
– Конечно не повезло, господин, разве вы не слышали, что я вам только что говорил? Мы созданы для войны, мы живем войной, и жизнь свою мы должны закончить на поле боя. И если урук изувечен так, что не может воевать дальше, но остался жив, – судьба его незавидна. Мы живем долго, очень долго, господин, а уруку трудно найти себя в мирной жизни.
– Азрог говорил, что ему нравится быть садовником, – возразил Попов.
– А что ему еще остается, – горько усмехнулся орк, – только убеждать себя, что лопата садовника не менее почетна, чем орочий ятаган.
Гудрон снова потер ладонью бритую голову:
– Я жалел своего наставника, господин, ведь он на самом деле был для меня вместо отца. Я даже предлагал ему поехать с нами на запад, поискать смерти. А сейчас я ему завидую, господин. Он может жить, просто жить, не думая о смерти. Он может даже взять себе женщину и усадить на колени детей и внуков. Он – никому не нужный искалеченный урук, и Мордор забыл о нем.
– Но он же старик, – попытался утешить Гудрона Серега.
– Это вы еще молоды, господин, – улыбнулся урук, – а старый Азрог переживет любого из ныне живущих людей. Нас не берут человеческие болезни, господин, мы очень крепкие. Редко кто из уруков умирает своей смертью, но если это происходит, мы становимся камнем.
– Это как это? – удивился Попов. – Раз, и окаменел? Сказки…
– Не сказки, – покачал головой Гудрон, – и не сразу. Древний урук все меньше и меньше двигается, все реже бьется его сердце, он почти не ест и не пьет. Потом перестают шевелиться пальцы, отказывают руки и ноги, наливаясь каменной тяжестью. К этому времени орочий старец находит себе какую-нибудь расщелину в скале и уже в ней остается навсегда, постепенно сливаясь с камнем. Через пару лет его уже не отличить от горной породы, лишь иногда вдруг на замшелом камне откроются глаза, испугав до полусмерти случайного путника. Через десяток лет исчезают и глаза. Вот так вот.
Серега передернул плечами:
– Страшно ведь так умирать. Становиться камнем и понимать, что ты им становишься. Ужас.
– Поэтому уруки предпочитают быструю и славную смерть в бою, господин. Но человеческое угасание разве лучше? Парализованный старик, который ходит под себя и даже не чувствует этого, которого кормят с ложечки и который до смерти надоел и себе, и своим родственникам. Или гниющий заживо, или безумец, по кусочку поедающий собственную плоть. Видел я и таких. Нет, уж лучше в камень.
Теперь уже Попов потер ладонями голову:
– Погоди-ка, Гудрон-батыр. Если я правильно тебя понял, ты хочешь создать семью, что ли? Жениться? На Снежинке?
Урук вскочил с кресла, одним движением крутанул его так, что оно оказалось между ним и Серегой, и вцепился лапами в спинку. Тонкое сухое дерево затрещало. Гудрон набычился, оскалив клыки, и выдавил из себя:
– Да. Вы правильно поняли, господин, но Законы Мордора, Законы уруков не позволяют мне этого сделать.
– Это я тоже понял, Гудрон-батыр. Но раз ты мне об этом рассказываешь, ты что-то придумал.
Урук кивнул и сделал приглашающий жест рукой в сторону моря:
– Пройдемся, господин? Лапы затекли, как бы прямо сейчас не стать камнем.
– Ты меня как барышню пригласил, – засмеялся Попов, – но я не против, давай разомнемся.
Они дошли до кромки прибоя, где урук остановился и прошептал:
– Вот здесь хорошо. Из дома не подслушают, да и Нурнен шумит. Я придумал, господин, хотя с моей головой это и не просто. Я хочу исчезнуть, господин, исчезнуть вместе со Снежинкой. Нет-нет, что вы, конечно, не здесь. В Мордоре так просто не скрыться. Я хочу исчезнуть на западе, исчезнуть в бою, пропасть без вести, но так, чтобы меня уже не искали. Как это сделать, я еще не придумал, война подскажет, но в любом случае мне понадобится ваша помощь. И за эту помощь я готов сделать для вас что угодно.
Попов хмыкнул:
– Это не очередная провокация? Не обижайся, Гудрон-батыр, просто в вашей замечательной стране можно ждать чего угодно.
– Я понимаю, господин. – Урук серьезно посмотрел Сереге в глаза и неожиданно встал на одно колено, прижав правый кулак к груди и склонив голову:
– Клянусь, господин! Все, что я вам сказал, – чистая правда! Все, что я собираюсь сделать, – не направлено против вас!
Попов слегка опешил от столь торжественного обещания:
– Да будет тебе, Гудрон! Я бы и так поверил.
Орк поднялся с колена:
– Нет, так будет правильно, господин. Так вы поможете мне?
– Да не вопрос, Гудрон-батыр, помогу, лишь бы это было в моих силах. Единственное, если меня в подвал потащат и больно сделают, тогда извини, я твою тайну сохранить не смогу.
Урук грустно усмехнулся:
– Это и так понятно, господин. Палачи Повелителя Мордора знают свое дело.
Человек и урук пожали руки. Орк встряхнул головой, возвращаясь к повседневным заботам:
– Вещи собраны, господин. Вам я приготовил лошадку, на которой вы вчера ездили к Наместнику, а для девчонок и походного скарба у нас есть легкая тележка. С закатом обоз тронется от Цитадели Нурна, и когда он будет проезжать мимо, мы к нему присоединимся.
4
Обоз был огромен. Одна за другой проезжали длинные телеги с высокими бортами, груженные мешками, тюками, бочками и ящиками. Вереница казалась бесконечной, особенно в сумерках. Отдельно вдоль дороги гнали несколько больших гуртов овец и пару лошадиных табунов. Стороннего наблюдателя сразу поражал неимоверный шум обоза: подбадривали ломовых лошадей возчики, скрипели осями телеги, лаяли собаки, ржали кони, блеяли овцы. На многие метры вверх и в стороны от дороги вставало облако тонкой, как пудра, пыли.
Соответствовала обозу и охрана. Три сотни харадримов с гортанными криками носились на приземистых диких лошадках вдоль телег и вокруг стад скота, напомнив Попову стайку воробьев, дерущихся из-за корки хлеба. Начальник обоза был под стать подчиненным – неопределенного возраста, с темным лицом, в вороненой кольчуге и сафьяновой тюбетейке с кисточкой. Он также носился из головы обоза в хвост и обратно, размахивал короткой плетью и орал на подчиненных, обозников, а также на собак и скотину. Несомненно, столь бурная деятельность объяснялась присутствием Наместника Нурна, который решил лично проводить обоз и капитана Мордора.
