— Попомни, блядь, мои слова.
— Да расслабься ты, — ответил Блэр и отправился к Лэму.
На подходе к стеклянным матовым дверям клуба он пошел развязным шагом. Затем увидел двух огромных привратников в клубных пиджаках, наблюдавших за его приближением. Развязная походка превратилась в неловкое топтание на месте. Привратники были бритым олицетворением лондонского типа жестокости, людей, зачерствевших на белом хлебе, которые скорее засунут твою башку в автомат по жарке картофеля фри, чем попортят себе маникюр, врезав тебе по морде. Братья стояли рядом с очередью, пока Лэм перекидывался фразами с мужчинами. Зайка прикурил «Ротманс». В конце концов один из привратников слегка сморщил лицо в сторону Лэма и забрал удостоверения троицы, с силой протащив их через ручную машинку. Когда она три раза хрюкнула, он отцепил шнур и махнул, чтобы они проходили в длинный коридор. Один каменный глаз дал Зайке понять, чтобы он бросил «Ротманс». Он сунул ее в пепельницу с песком у двери, повел плечами, поправляя пиджак, и вкатился вслед за Лэмом и Блэром: наполовину рок-звезда, наполовину нашкодивший школьник, пришедший в магазин с бабушкой.
— У меня вены полопаются, — сказал он, когда басы начали отдаваться звоном во всем теле. — Наверное, я лучше домой.
— Ну, не смею задерживать, — бросил через плечо Блэр. — Такси у входа.
— Мини-кебы? Я, блядь, не в Нигерию собрался.
— Ну, в этом нет необходимости, Зайка.
— Что такое? — Зайка остановился и ощупал зубы.
— Для начала, это жуткий расизм. Господи Боже мой, это же космополитичный Лондон — тебя, блядь, изолируют или вообще, на хуй, убьют.
— Блэр, детка, Нигерия — это не раса.
— Ну, ты меня понял, пошли. — Блэр повернулся и нахмурился.
Лэм исчез в дверях перед ним.
— Нет, ты, блядь, послушай. Скажи, что это за ебаный расизм, если я сказал, что водитель мини-кеба — выходец из Нигерии?
Блэр закатил глаза:
— Ну, это означает, что они все водители мини-кебов, то есть ты отказываешь им в более интеллектуальных профессиях.
— Блэр, те три водителя, с которыми я ездил до настоящего момента, — просто охуенные парни, я бы с ними пиво пил. Но ни один не живет здесь достаточно долго, чтобы знать, куда нам, блядь, попасть нужно. Я целый час прачечную искал, а там ехать всего ничего. И скажи мне, какой это расизм? Это здравый, на хуй, смысл, и помни: я и сам-то тут не местный. Нет, ты послушай.
— Ну, уничижительно собирать членов африканского сообщества вместе под одной вывеской в определенном месте. В этом заключается особая подлость.
— Да ты что, ни хуя себе! И вообще, друг, что ты гонишь — «члены африканского сообщества». Ты сам их захуярил такой фразой в отдельное сообщество, расист ебаный.
— Ну да, Зайка. Слушай, давай докажи мне, что это правда, учитывая, что это их официальное название в англоговорящем мире.
— Потому что, если бы ты принимал их в нашу культуру, ты бы сказал «африканские члены сообщества». Слова — это понятия, Блэр.
— Ну, это уже просто маразм.
— Нет, друг, это горькая правда. Ты увековечиваешь этот вопрос, устанавливая ебаное табу на любое высказывание. И не надо передо мною выделываться. Если ты показываешься на людях с Ники, это не значит, что ты уже стал охуенно космополитичным, — она просто модный аксессуар с охуительной задницей. У черных девок самые хорошие жопы, ты это сам постоянно повторяешь.
— Ну, в этом, блядь, случае я сделал серьезное исключение.
— Да, и это самое правильное. Потому что, несмотря на все твои поэтические образы, ты по-прежнему все такой же хитровыебанный белый буржуй, расист и алкоголик.
— Так ты вообще можешь ебать домой. Пиздуй, на хуй, на метро.
— Ну да, спасибо, путешествие по подземному миру в гробу на колесах.
— Да ты ж, блядь, его в глаза не видел.
— А его и не надо видеть, просто прикинь, какие вопли доносятся из-под асфальта. Это люди, Блэр, это вопли человеческих существ.
Призрачное лицо Дона показалось в дверях. Пульсирующие волны музыки скакали вокруг него, ревел хит Скетла Уан «Deys ony be one ennifink».
— Пойдемте, ребята, тут настоящий кошмар! — проорал он. — «Уорлд» интернет-магазин — три зоны внизу, а для членов клуба можно наверх.
Он подождал, пока утихнет голос Скетла, и продолжил:
— Мы могли бы пойти в центр, там поспокойнее, но я решил, что вам захочется посмотреть на подобное зрелище. Не уходите далеко, мы пойдем этой дорогой.
— Разве мы не можем немного побыть здесь? — спросил Блэр.
Лэм остановился, изучая близнецов.
— Уверены?
— Почему бы нет? Все будет нормально.
— Да, — огляделся по сторонам Лэм, — тут такие девки ошиваются. Давайте, ребята. Десять минут.
— Ну, на самом деле это только для меня. Зайка девочек не любит.
— Без проблем. Здесь и парней навалом.
— Не, он не голубой. Просто… асексуал.
— Разумно, — проорал Лэм. — Не уходите далеко, а я прогуляюсь до бара.
Блэр кивнул и обвел зал глазами. Он прикинул самый быстрый проход к центру действия. Яркие светильники, как прожекторы, расцвечивали комнату, три стены из четырех были зеркальными от пола до потолка, создавая эффект бесконечного пространства, галогеновый семенной стадион кишел жизнью. Группки людей столпились напротив большого аквариума, вделанного в четвертую стену. Грустная полосатая рыба крутилась в предсмертных судорогах на поверхности. Несколько ярких рыбок клевали ей живот. Неподалеку кучковались и шатались от группы к группе молодые люди с развевающимися волосами. Один из них, в свитере с высоким воротом, повернулся посмотреть на Хизов, но явно не признал их членами тусовки, с кривой ухмылкой повернувшись к своей компании. Братья отвернулись и сделали вид, что ничего не заметили.
Зайка огляделся, покачал головой и направился к двери туалета в другом конце комнаты. Блэр видел, что Зайка ушел, но ничего не сказал. Вместо этого он уставился на шелковистую девицу, которая проплывала, как эльф, по направлению к бару. Почувствовав его взгляд, она гордо сжала губки, нахмурила бровки и вздернула носик немного повыше. И сделала вид, что не замечает Блэра, который мысленно ухмыльнулся; он был садом зрелых синапсов, электрической устрицей, подрагивающей от возбуждения. Он бочком продвигался между женщинами по своей траектории, но, как бы близко он к ним ни подходил, волна духов не давала ему пробиться ближе. И все же, находясь в их присутствии, в самом глазу шторма (пускай они делали вид, что не замечают его, хотя это было далеко не так), он чувствовал гудящий аромат забвения и возможности — алкоголь. Блэр наблюдал, как тот сталкивает и разводит людей, отмечая, что все они соединены синоптическими связями, чьи путы возрастали с каждой порцией спиртного. Разговоры о недвижимости в одной группе вызывали сочувствие в другой, группы сливались, обмен продолжался. Даже после слияния они продолжали участливо, выразительно общаться.
