Затем внезапно появилась мысль: это он должен проявлять инициативу. Он ведь мужчина, и это он должен что-то делать, особенно в такой патриархальной стране. Это же очевидно. Он задышал быстрее, почувствовав укол паники. Здесь мужчин оценивают по скорости и силе инициативы. Может быть, его уже оценили. Она уснула, значит, ей скучно, а это убийственно для романтики. Меньше чем за десять минут он просрал всю игру.
Его разум продолжал работать в цвете, рисуя картину ее сегодняшнего утра. Она рано проснулась, ее разбудило нетерпение. О нет, она вообще не спала. Он пробежал глазами по ее лицу. Она была растрепана, и это очень возбуждало. Это означало, что всю ночь она боролась с подушкой, но в результате она поддастся его силе, его мощи. Его члену. Она обессиленно упадет на спину, приглашая его, томно разводя ноги, раскрывая их, пока не покажется шелковый треугольник, призывая к сексу.
Блэра пробила дрожь, когда на него свалилась вся горькая правда: она рано ушла на станцию, весь день моталась по платформе, думая, что он приедет утренним поездом. И когда чудесным образом появился ее возлюбленный, ее спаситель — единственное, на что его хватило, это стоять, тупо открыв рот. Он заставил ее стоять на морозе, смотреть в пустоту, пока отчаяние не вынудило ее помчаться стремглав по платформе. И когда он наконец вяло поперся с ней на поезд — не с решительной галантностью искателя приключений, а за компанию с Зайкой до аэропорта, — он позволил сторожу посадить его далеко от нее, и они даже словом не обмолвились.
Конечно, теперь она спала, пытаясь не пускать боль в сердце. Или, если учесть, что боль была непереносимой, она, наверное, заперла ее внутри, и боль превращалась там в ненависть.
— Может, ей «Смартиз» предложить? — сказал Зайка, толкнув брата локтем через некоторое время, без обычных охов и вздохов присаживаясь рядом. — Пока ты совсем с ума не сошел.
— Я все просрал, Заяц. Она ушла.
Зайка щелкнул языком:
— Пиздишь. Смотри сюда… — Он поднял очки на лоб, постучал Людмилу по плечу и протянул пригоршню конфет на ладони ковшиком, словно там был цыпленок. — Хочешь конфетку?
Людмила села. Она посмотрела на руку Зайки, на его ненормальную улыбку и ухмыльнулась.
— Попробуй зеленую.
Зайка подтолкнул конфетку пальцем, загнав на самый край ладони, и вытянул лицо, словно трагедийный актер, глядя, как конфетка колеблется на краю гибели. Затем поднес руку ей ко рту, приставил ладонь между подбородком и губой и вбросил горошину. У Людмилы, расширившись, засияли глаза, когда он забрасывал ей в рот остальные конфетки, по одной. Она пыталась жевать их между смешками и замахала руками, когда он потянулся за следующей порцией.
Зайка показал пакет «Смартиз».
— Англия, — сказал он. — Волшебство.
— Вашепсо, — кивнула Людмила.
— Видишь? — спросил Зайка брата, толкая его локтем.
— Ну, блядь, ты все дело окончательно испортил. Ты абсолютно не разбираешься в сигналах.
— О чем это ты?
— Ну, общаться с такой нежной и сложной культурой не так просто, как ты думаешь. Здесь нужны осторожные философские маневры, нельзя просто нагло впереться с этакой клоунадой. Извини, если этот простой факт не укладывается в твою концепцию разудалого-мать-его-так-либерала с развеселым подходом к общению.
— Развеселым? Это твоя работа требует общения, друг. Нет, ты послушай. Я просто пытаюсь помочь.
— Ну, на будущее, не утруждайся. Если честно, последнее, что ей нужно сейчас, это очищенный сахар и красители. Ты тут и дня не был, а уже начал загрязнять среду.
— Что, коктейль выветрился? И хуй повис, да?
— Тсс! Ради всего святого! Это самые важные минуты в отношениях, она запоминает каждое мимолетное ощущение, как младенец. Ты наносишь ужасный вред этим впечатлениям, и я…
— Ой, да заткнись ты, ей-богу, — сказал Зайка, глядя Людмиле в глаза. Он открыл рот и ткнул пальцем в брата: — Он пьяница, да? И зануда, прям как старая вдова. Хуже, чем моя бабушка, мать ее так!
Людмила засмеялась, глядя на Зайку и ощущая силу в каждом его жесте.
Он наклонился ближе:
— Скажи: пьяница.
— Нет, ты послушай, Заяц. Не надо!
— Пяница, — повторила Людмила.
Зайка ткнул пальцем в брата.
— Пьяница! — улыбнулся он. Затем ткнул пальцем в себя и торжественно кивнул: — Чемпион!
Людмила улыбнулась и ткнула пальцем в Блэра:
— Пяница!
У Блэра вытянулось лицо. Губа отвисла, задрожала, он отвернулся, шмыгая носом.
— Нет! — Она подползла к нему на коленях, гладя, как котенка. — Не-ееет!
Зайка отпрыгнул обратно, дотронулся пальцем до ее щеки и дернул Блэра за пуговицу на боку.
— Видишь? Попробуй вот так!
— Да отъебись ты.
— Он брат? — спросила Людмила, показав на Блэра.
— Да, любимый мерзкий близнец. У него даже пупка правильного нет.
— Не слушай, Милли. Он плохой. Он плохой, нехороший.
— Я люблю, — сказала Людмила, поворачиваясь к Зайке.
— Да уж, спасибо тебе, блядь, большое, Заяц, что тут еще скажешь. Охуительное тебе спасибо.
Зайка подмигнул Людмиле и выпятил подбородок. Затем положил руку на спину Блэру.
— Послушай, друг, между нами здесь есть только одно отличие. Знаешь, в чем оно? Я не думал с ней трахаться.
— Даже не говори со мной, Зайка. Ты все испортил.
— Черт, я ж домой лечу. У тебя будет до хуя времени в жуткой гостинице при аэропорте, где болтается облезлая вывеска на ветру — еще паршивее, чем здешние вывески, и вы будете вдвоем. Блэр? Нет, ты послушай.
Блэр посмотрел на часы и вздохнул:
— Милли, когда мы будем в Ставрополе? В Став-ро-по-ле? — Он ткнул пальцем в часы.
— Ставрополь? — переспросила Людмила, глядя сначала на него, потом на Зайку, прежде чем указать в хвост поезда. — Ставрополь? Вы ехать?
— Да, — ответил Блэр. — Ставрополь. Поезд. Сколько?
Людмила пожала плечами, немного подумала.
— Завтра, — наконец ответила она.
— Завтра?
Зайка нахмурился.
— Подожди, а где этот Ставерпень? — Он ткнул пальцем в одну сторону, потом в другую. — Туда — или сюда?
— Вон Ставрополь! — Людмила показала пальцем назад.
— А куда идет поезд? — спросил Зайка. — Куда мы едем?
— Увила, — ответила Людмила. — Иблильск. Мой дом.
Зайка повернулся к Блэру, задрал очки на лоб и уставился ему в глаза:
— Нет, ну какого хуя ты это затеял?
— Вы ехать мой дом?
