- А что стало с твоим другом Ма Шенфуном?
- Мы оставили его милиционерам. Из уезда дело Ма ушло в Верховный народный суд. Там его приговорили к расстрелу. - Голос Вана предательски задрожал. - Я до сих пор не могу забыть его взгляд.
Ван и Саламандра сели в метро на станции “Смоленская”, и направились в общежитие к Сунь Цзиню.
Глава 48
Ван в Москве. Рукописи не горят! Торжественный ужин в ресторане “Великий поход”. Сато и Саламандра получают приглашение в Китай. Итосу становится официальным преемником Юкигаты.
В каморке Суня было уже достаточно много народу, когда туда вошли Ван и Саламандра.
- Тонсюе Ван! - Сунь Цзинь был вне себя от счастья.
- Старший брат! - Ли Шен аж подпрыгнул до потолка.
Саламандра увидела Ли:
- Господин Бэггинс! Какими судьбами!
Белкин с Синициным рассматривали еще одного китайского мастера.
Кузяев с Фиониным смотрели во все глаза. Андрей Михайлович откашлялся и внушительно произнес:
- Рады приветствовать Вас, господин Ван, от имени всех московских любителей ушу.
Кузяев робко поднес Вану и Саламандре вина.
- Не время! - отрезала Саламандра, - Книгу надо спасать.
- Мы готовы. Вместе с господином Ваном мы точно справимся! - заверил Синицин.
- Где Ешинака? - Ван не хотел терять времени даром.
Ешинака нисколько не испугался, когда к нему в комнату ввалилась целая толпа возбужденных молодых людей. Он держался гордо и прямо, но без прежней надменности. После знакомства с Николаем и поединка за жизнь Акико, что-то изменилось в нем.
- Книгу давай, разбойник! - смело потребовал Сунь Цзинь, решительно блестя очками.
Ешинака взглянул на маленького китайца, а затем перевел взгляд на икону. Сегодня у него было какое-то особенное настроение. Что-то большое и светлое неизбежно должно было произойти.
Ли Шен смотрел на портреты обнаженной Акико.
- Добром не отдашь, силой отберем, - Сунь Цзинь осекся, уставившись на портрет Акико, где она била йоко-гери. Он инстинктивно присел, закрыв руками голову.
Ван сел на пол и впал в медитацию. Русские последовали его примеру.
- Вот, - Сато роздал всем по тонкой книжке с комиксами.
Обложка и несколько внутренних листов были выполнены, как копия древнего трактата. На рисунках изображалась его история, начиная от написания Чжан Сан-Фэном, события древности, средневековья, и нашего времени. На последних листах было изображено сожжение книги в затеряной в снегах избушке.
- Подлинник где? - поинтересовался Сунь Цзинь.
К Сато подошла Саламандра. Она разулась и шла по мягкому ковру, слегка приподнимаясь на носках. Сато залюбовался ее походкой, перевел глаза на лицо. У него перехватило дыхание. Это лицо он рисовал долгими зимними ночами, спасаясь от тоски и безысходности.
- А Вы знаете, очень красиво, - похвалила Саламандра, - Я тоже художник, но до Вашего таланта мне далеко. Чувствуется школа. Наверное, вы много лет учились рисовать?
- Да, госпожа, много лет. - Сато, как зачарованный смотрел на Саламандру.
- Некоторые считают японцев жестокими и коварными, но в Ваших рисунках так много души, тепла…
- Книга где, - Ли Шен трепал Ешинаку за рукав.
Сато глядел в глаза Саламандре:
- Я понимаю, что Вы имеете в виду. Конечно, среди японцев есть много самых разных людей. Но даже в самые жестокие времена средневековья были люди, отрицавшие всякое насилие.
- Правда? - глаза Саламандры лучились интересом.
- Были буддийские подвижники, были странствующие поэты. Послушайте такие стихи:
“Качается, качается
На листе банана
Лягушонок маленький.”
- Где книга! - к Сато вновь подошел Сунь Цзинь.
- Замечательные стихи! Вы знаете еще?- Саламандра выглядела в этот вечер необыкновенно привлекательно.
- Конечно.
“Что же это делается, друзья!
Человек смотрит на вишни в цвету
А на поясе - длинный меч!”
- От таких стихов можно заплакать, - призналась Саламандра, - я тоже люблю странствовать, как те поэты. Может быть Вы еще что-нибудь прочтете?
Ешинака показал на пейзаж с горой-трезубцем. Поверх изображения легкой кистью были написаны иероглифы.
- Это стихи Сайго:
“Разве мог я подумать
Что на склоне лет
Вновь вас увижу?
Вершины жизни моей!
Сая-но накаяма!”
- Прекрасный рисунок. - Тонкие пальцы Саламандры соприкоснулись с кончиками пальцев молодого японца. Руки Сато тоже были очень изящны и красивы.
- Я всегда мечтала рисовать в традиционном японском стиле. Был такой русский поэт и художник, Максимилиан Волошин. Он изучал японскую технику живописи.
- Знаю. Волошин, Коктебель, - проговорил Сато, глядя Саламандре прямо в глаза.
Ли Шен подошел к ним и потряс Ёшинаку за грудь:
- Книгу давай! Оглох, что ли?
Ешинака очнулся и уставился на Ли. Он изумлением обнаружил, что кроме него и Саламандры, в комнате еще кто-то есть.
- Какую книгу? Ах, книгу! Возьми, она в столе. Верхний ящик. - Он вновь обернулся к Саламандре:
- Мне очень нравится Крым. Я люблю Россию. Мои родители православные.
- У нас много общего, - прошептала Соня. Ее глаза лучились. Она вся замирала, боясь вспугнуть близкое счастье.
Народ в комнате толпился, рассматривая древний манускрипт. Посреди сутолоки Сато и Саламандра сели рядом друг с другом.
- … А мои родители живут в Питере. Отец - известный хирург, мама - преподаватель университета, - рассказывала Саламандра.
- Когда я был маленьким, я тоже хотел быть врачом. У нас в Японии это очень почетно.
Ван подошел к суетящимся любителям ушу:
- Тише, тише! Давайте отсюда. Дайте людям поговорить.
Он боялся, что парочка начнет целоваться на глазах у всех. Между Соней и Ешинакой заметно “искрило”.
В комнате Сунь Цзиня все с ума сходили от радости.
- Вот она, вот она голубушка, - приговаривал Сунь.
Андрей Михайлович что-то почтительно сообщал Вану, Белкин важно разъяснял адептам содержание книги, Кузяев суетился с вином.
Закат за окном окрасил полнеба в пурпурный и розовый цвет.
- Сато-сан, а как получилось, что рукопись не сгорела?
