Вот это злоба и страсть! Я аж попятился.
— А ты чуднáя, — заметил я девочке.
— Это жизнь у нас чудная, — возразила она.
Я не знал, что ответить, однако устами этого младенца и правда глаголет истина. Милым и невинным голосочком девочка напомнила:
— Вы не спросили, что за сон мне снился.
— О собаке, ты же сама говорила.
— Нет, собака — только часть кошмара. А были в нем еще и забор, и домик, и вы.
— Так я тебе приснился?
— Мне снился человек, которого я не знала. Совсем посторонний.
— Он был добрый или злой?
— Он — береженый, — шепотом ответила девочка.
Мне сразу вспомнилась ведьма-цыганка, ее халупа, заговоренная дверь и бусы.
— Что значит береженный? — спросил я. — От чего береженный?
Не обращая на мой вопрос внимания, девочка продолжила пересказывать сон:
— Я пришла сюда посмотреть на эту проклятую псину. Хотела подсыпать яду, чтобы убить ее, и тут во дворе передо мной закрутилось-завертелось облачко, с кулак размером, такое черное с серым. Оно стало расти. Вот оно уже в фут величиной, два, три… Десять! Оно размером с дом. Из него подул злой ветер. Такой холодный, что обжег мне лицо.
Закрыв глаза, она чуть запрокинула головку, словно хотела вспомнить ощущение из кошмара.
— Что за яд ты подсыпала псу? — спросил я, заметив у нее на правой руке крупицы черного порошка.
— А облако все росло и росло, — громче и с большей страстью в голосе продолжала страшная девочка. — Меня затянуло в середину, закружило, как пушинку. Мне бы даже понравилось, если бы рядом не крутило подохшего трехлапого пса.
— Страшный сон тебе приснился, девочка.
— А рядом крутило подохшего трехлапого пса!
Хлопнув в ладоши, она вдруг развернулась и побежала прочь.
Я же, немало смущенный, пораженный и испуганный, остался на месте. Как же не хватает надежного друга! Девочка тем временем обогнула угол дома, и я взглянул на пса-калеку: животное вновь лежало на земле, и на губах его пузырилась пена. Бока не вздымались, пес не дышал. Помер. В этот момент одернули занавеску — кто-то выглянул во двор. Я со всех ног бросился бежать в сторону, противоположную той, куда убежала девчонка. И ни разу не обернулся.
Пора уезжать. Пора в путь. И черт с этим Мейфилдом.
Конец небольшого отступления
Глава 32
Вернувшись в отель, я одним глазком заглянул в гостиную: ни Мейфилда, ни голой шлюхи. Раму для шкуры кто-то успел поставить как надо. В конце коридора, привалившись лбом к двери соседней с моей комнаты, стояла одна из девок. Я спросил: не встречала ли она Чарли?
— Он только что меня спровадил.
Лицо ее имело оттенок совсем уж зеленый. Упилась так упилась, одно слово — вусмерть. Едва сдерживая тошноту, она прижала к губам кулак.
— Боже ж ты мой, — пробормотала девка.
Открыв дверь в свою комнату, я попросил ее передать Чарли, чтоб поторапливался.
— Ни слова ему не скажу, сэр. Сейчас пойду к себе, завалюсь в постель и буду лежать, пока дурнота не пройдет.
Упираясь кулачком в стену, шлюха отправилась восвояси.
Я постучался к Чарли. Из комнаты донесся гортанный крик: дескать, оставьте меня в покое. Тогда я позвал Чарли по имени, и братец открыл. Стоя на пороге в чем мать родила, он жестом велел мне войти.
— Гд е тебя носило? — спросил Чарли.
— Я гулял с девушкой, познакомились вчера вечером.
— С какой еще девушкой? Не припомню…
— Милашка, стройная такая.
— А что, вчера были милашки, да еще и стройные?
— Ржать надо меньше — заметил бы. Ты глянь на себя: морда-то какая красная.
Из гостиной донеслись приглушенные вопли взбешенного Мейфилда. Я сказал Чарли, что шкура пропала, и братец тут же подобрался.
— Как так — пропала?
— Пропала. Нет ее. Я нашел опрокинутую раму, шкуру с нее срезали.
Постояв чуть-чуть и подумав, Чарли принялся одеваться.
— Я поговорю с Мейфилдом, — сказал он, со стоном влезая в брюки. — Мы вчера с ним славно посидели. Как пить дать, шкуру стащили эти вонючие трапперы, которых он прикормил у себя.
Чарли вышел, а я присел на низкий плетеный стульчик и осмотрелся. На полу лежал порезанный ножом и выпотрошенный матрас. И когда уже Чарли угомонится? Когда перестанет беситься почем зря? Я слышал, как они бранятся с Мейфилдом, но слов разобрать не сумел.
Тело мое ныло и пылало жаром от усталости. Я чуть не заснул, однако в этот момент вернулся Чарли: лицо каменное, кулаки сжаты, аж побелели костяшки.
— Ну и гонор, — произнес он. — Здоров мужик поорать.
— Думает, что мы украли шкуру?
— Верно. И знаешь почему? Один из тех трапперов нашептал хозяину, дескать, видел, как ты срезал шкуру, потом хвать ее под мышку и наутек. Я говорю Мейфилду: обыщи наши комнаты, сумки. А он такой: это ниже моего достоинства! Пошептался со шлюхой, и та рванула на улицу. Поди, трапперов ищет.
Братец подошел к окну и выглянул на главную улицу.
— Нет, ну надо же так подставить! Прямо зла не хватает. Если б не похмелье, сам бы их отыскал. — Глянув на меня, он спросил: — Ты как, братишка? Готов к бою?
— Едва ли.
— Что это у тебя? — прищурился Чарли. — Под сюртуком?
— Подарок от девушки.
— На парад собрался, что ли?
— Это всего лишь кусок ткани, на память. Бонбоньерка, как сказала бы наша матушка.
Втянув воздух через зубы, Чарли решительно произнес:
— Снимай.
— Дорогая тряпка-то.
— Баба над тобой подшутила, а ты и рад?
— Она повязала мне эту ленту совершенно серьезно.
— Ты выглядишь, как призовой гусь на ярмарке.
Развязав узелок, я аккуратно сложил бант и убрал его в карман. Буду смотреть на него. Но так, чтобы Чарли не видел.
— Ну, и у кого теперь морда красная? — заметил Чарли. Снова выглянув в окно, он постучал по раме и произнес: — Ку-ку, приятель.
На улице я увидел шлюху Мейфилда: она о чем-то разговаривала с траппером, самым крупным из их компании. Тот слушал, сворачивая самокрутку и кивая головой. Потом ответил, и шлюха поторопилась обратно в гостиницу. Я проследил за девкой, пока она не скрылась из виду, потом взглянул на траппера. Охотник заметил нас с братцем и теперь смотрел в нашу сторону из-под широких полей остроконечной шляпы.
— И где такие шапочки продаются? — вслух подумал Чарли. — Должно быть, эти ребята сами их себе шьют.
