– Тебе что-то не нравится? – в упор спросил Алва, когда данарий, закончив с очередной дракой в Ружском дворце, снова взялся за бутылку.
– Не отвлекай, я пытаюсь найти, что мне нравится! Цветочниц не предвидится, это ясно, но где трактиры без ворон? Где кэналлийское, уборщики мусора и бой курантов? Где Валтазар, наконец? Я по нему соскучился.
– Валтазар тут, – обрадовал Жан-Поль-Рамон, – я бы мог сказать «у меня», но в присутствии Рокэ это вышло бы излишне незыблемо.
Простодушный радостный вопль, равно как и вздох облегчения, бывший посол все же сдержал, но отказать себе в глотке «Крови» не мог. Прозрачный вонючий пройдоха уцелел! Не расточился, не сгинул, а прижился у завладевшего сакраментальными горшками Салигана! Лучшей новости Марсель не получал с самого утра.
– Если не желаете быть незыблемым, – подсказал дуксу превратившийся в одну большую благодарность Валме, – просто скажите, где вы держите валтазарову любовь? За зеркалом?
– Еще чего! – фыркнул спаситель призрака. – За зеркалом то, что может запятнать мое новое имя, а вазочки его укрепляют. Я чуть ли не пять заседаний думал, где они произведут самое сильное впечатление… Рокэ, ну вот скажи, зачем было строить столько комнат?
– Наша семья тяготеет к разнообразию, – Алва допил вино, встал и со смешком запустил бокалом в каминную решетку. – На удачу! Идемте, господа. Валтазар Валтазаром, но мне любопытно, что Рамон устроил в нашей домовой церкви.
Глава 8
Талиг. Оллария
400 год К. С. Ночь на 12-й день Осенних Молний
1
Лесенка кончилась, и Салиган отступил в сторону, давая возможность оценить воронью башку с разинутым клювом. Как на трактирах! Кулаки Робера сжались сами собой. Иноходец понимал и то, что злиться не время, и то, что дукс-маркиз на благоговение не способен, только за испакощенной дверью некогда ждала счастья похожая на Катари святая, которой Сэц-Ариж носил лилии.
– Салиган, – хрипло бросил Иноходец, – неужели вам нравится… уродовать?
– Лучше объясните, что значат эти птицы, – Валме ловко взял Эпинэ под руку, не хватало только пса на алой ленточке и кудряшек. – При Альдо было так просто и незатейливо, теперь же я просто теряюсь!
– Новые символы интригуют, – Алва был сама безучастность, – но давайте по порядку. Соберано Алваро в этот уголок вложил немало, надеюсь, Рамон, ты хотя бы сопоставим.
– Я тоже прилагал, – осклабился Салиган. – Усилия и не только. Между прочим, дукс обладает правом навещать коллег в любое время дня и ночи, и некоторые этим правом пользуются. Я принимаю их здесь. Прошу. Валтазар скоро будет.
Фамильный особняк маркиза, по слухам, являл собой смесь помойки и мародерского логова, свежесотворенную в доме Рокэ помойку Иноходец оценить успел, сейчас дошло и до склада добычи. Жан-Поль Салиг, отринув аристократическое прошлое, отнюдь не утратил прежней хватки, превратив островок памяти в нечто несусветное.
Октавия то ли пропала, то ли спряталась за шпалерой, когда-то добытой Альдо для урготской невесты. Гигантских ласточек, резвящихся средь розовых и золотых кочанов, частично заслоняли здоровенные вазы. К валтазаровой четверке прибавилась дворцовая «гальтарская» бронза и разукрашенная зеленой и розовой эмалью собственность Манриков. Под стать им были и разлапистые подсвечники, грозящие вызолоченными пальцами не испакощенному по причине высоты потолку. Вдоль стен выстроился выводок розовых пуфов, а в углу расселась мамаша-софа, к которой красноречиво тянулась крупная, опять-таки золоченая дама, непристойным образом оседлавшая часы.
– Очаровательно, – Алва коснулся розовеющего атласа, – и как гармонично!
– Я старался, – скромно признался маркиз, – но мысль сего пантеона по большому счету украдена у виконта.
– Даже так?
– Ты просто не видел моего пуза, – объяснил Ворону успевший сесть Марсель. – Оно было на пуговицах и осталось в посольстве; покойному анаксу очень нравилось.
– Значит, – Алва тоже присел, – пузо, будучи предоставлено самому себе, размножается и видоизменяется, но своей сути не меняет. Вернее, своей сути не меняют те, кого с его помощью ловят.
– О да! Подманить много о себе полагающего петуха, дав ему повод для насмешек над поваром…
– …подставить кастрюлю и посолить…
– Отличная тактика, даже не будь Валтазара…
– …можно спасти… если… доверите секрет…
– …посольство… нынче… Свободный дом…
Салиган, Валме и Рокэ то ли обсуждали что-то нужное, то ли просто болтали в ожидании призрака. Робер сперва пытался слушать, потом – хотя бы не видеть забившую храм разномастную пошлятину. Катарина, вернувшись в свои бывшие комнаты, радовалась, что их не узнать. С Рокэ тоже сталось бы радоваться, это графиню Савиньяк при виде надорских вепрей трясло.
– …захватили посольский квартал…
– …одинокая крыса имеет больше шансов…
– Крыса? Какая крыса…
– Это метафора, – объясняет Валме. – Согласен, она бестактна, но вы вроде бы не следили за разговором.
– Не следил. – По большому счету Салиган и вселился-то не к Алве, и лучше он, чем пустота в чужих цветах, в цветах убийцы Катари…
– Мои коллеги, – влез со своей улыбочкой дукс, – устроились в посольском квартале, благо он огорожен. Со свободным городом един только я!
– Тебе не впервой…
– Да, я всегда стремился к свободе и покою…
– …покоям…
– …еще не видел столь непристойных стрелок…
– …память… о конхессере Гамбрине…
Надо пересесть на упертую из королевской музыкальной софу и попытаться заснуть. Пусть Ворон с Валме потрошат привидение сами, Иноходцы в гончие сроду не годились. Скоро придется бегать, мерзнуть, может быть – драться, а сейчас делать нечего. Во время мятежа, маршальства, проэмперадорства он засыпал в седле, на любых скамейках, чуть ли не на ходу, это сорочье гнездо ничуть не хуже. Лилий здесь больше нет, некому их носить и некуда, Сэц-Ариж так и не встретился со своей рыженькой, сестра вернулась в родную Ариго, а девочка с иконы?
– Раймон, – он спросит, не может не спросить! – Где Катари? Пусть без сапфиров, только скажите, где?
Салиган заржал, Алва улыбнулся.
– Там же, где и была, полагаю.
– Да, – подтвердил данарий, шаря рукой по стене – я ее не только не украл, но и не обокрал. Наверное, я все больше и больше полагаю себя наследником и преемником, это придает смысл. О… Вот же оно!
Щелкнуло. Целившая Роберу в глаз ласточка поползла вверх вместе с розами. Шпалера поднималась рывками, на манер театрального занавеса, открывая иконостас, сперва показавшийся Роберу прежним. Возможно, он и был прежним – Эпинэ помнил лишь сестру, то есть Октавию, но она исчезла, а утро стало вечером. Иноходец не мог оторвать взгляда от распахнутого в закат окна, на котором расположились четыре трехцветные кошки. Звери даже не щерились, просто смотрели холодно и всезнающе.
