Под ногами скрипели щебенка и осколки, луч фонаря плясал на начинающих подмерзать лужах, а Жан-Поль Салиг со знанием дела расписывал утро после бойни, не забывая отбрасывать с дороги всякую дрянь.
– Неужели, – не выдержал Эпинэ в особо пакостном месте, – нельзя было убрать?
– Убрать? – в голосе Раймона послышалась обида. – Свободные люди не убирают, потому-то я и пользуюсь полным доверием коллег. Я самый свободный из всех дуксов, ибо во мне есть духовная мощь! Причем я свободен лет с двенадцати, а их сделало таковыми лишь то, что отсюда вытекло.
– Вытекло? – переспросил Валме.
– Ну, вылезло, впрочем, для этого нужно стать хотя бы червячком, – Салиган поднял фонарь, осветив мокрую стену. – Как в прошлый раз, то есть – ничего.
– Так ты здесь уже лазил? Ну и чушь я спросил! Не доберись ты до кардинальской резиденции, как бы ты спас этого гада?
– Гадов и, как говаривала Марианна, гаденышей, вечно спасают, но я никогда не ставил подобное своей целью. Мне требовалось поддержать репутацию и обшарить Ноху, – дукс придирчиво оглядел солидную дверь. – Никакой плесени, что и требовалось доказать.
– Вы искали плесень? – насторожился Робер, пытаясь вспомнить, был ли Салиган в зале суда, когда Ворона спросили, почему он вернулся в Олларию. Дураки в зеленых халатах решили, что Алва издевается, но Иноходец не сомневался – Рокэ в самом деле носился по призрачному лабиринту.
– Больше всего я искал нашу с вами деточку, вернее, трупик. Не нашел, хотя мясца и хватало. И простого, и жареного. – Дукс чем-то зазвенел. – Теперь таких отмычек не достать. Агарисская работа. Прошу!
Вот здесь гарью пахло до сих пор! Внутренняя дверь висела на одной петле, на пороге валялся сломанный подсвечник.
– Леокадий Второй, – Марсель водрузил калеку на расколотый подоконник, – профаны не знали, что красть. Печально, но трупа нет.
– Я составлю для графини бумагу, что он был, – пообещал дукс. – И заверю печатью Дуксии, она у нас как раз завелась. Эскиз обсуждали с последнего Излома, но не могли сойтись в деталях.
– Для дуксов вы непозволительно быстры, – Рокэ куда-то отшагнул, скрипнуло, лицо тронул сквознячок. – Эпинэ, составьте-ка мне компанию. Как Повелитель Повелителю.
– О, – осклабился Салиган, – так у вас тайны? Нам подслушивать?
– Вам гулять под звездами. Если, паче чаяния, найдете дыру, не прыгайте без нас. Часы на архивной башне, как ни странно, идут, так что встречаемся через час у покойного Иорама, Марсель должен помнить, где это.
– Я помню, – заверил Валме. – Там был кот. А ты не заблудишься?
– Шадди лучше всего пить там же, где сварили, я бывал у его высокопреосвященства почти каждый вечер. Пока мог ходить.
2
Об убийстве Дарави и бегстве теньентов Эмиль рассказывал, не забывая про вино, благо Карои и здесь оказался молодцом. Шарли слушал спокойно – погибшего он почти не знал, а вот с кавалеристом Фариани встречаться доводилось.
– Полковником был хорошим, насчет генерала… – Себастьен слегка поморщился. – Сомневаюсь, что в кадельской дыре, да еще под таким началом, можно приобрести опыт…
– Сопоставимый с твоим? – подсказал Эмиль. Шарли имел привычку мерить генералов по себе. До встречи с Карои это льстило его самолюбию, после стало приносить ощутимую пользу. – Сейчас это не главное.
– С порядочностью у Фариани порядок. – У самого Себастьена с сообразительностью всегда было хорошо. – Доверять ему можно, бедняга в захолустье не от хорошей жизни оказался, у него что-то с желудком, армию оставлять не хотел, а лекари дохляков гонят в Кадельяк на воды, так что все сошлось.
– К счастью для нас. Без Фариани мы бы дуксов считали, пока б эта зараза зеленая половину западной Придды не промариновала…
– Кто-нибудь вообще понимает, что это за напасть? – кавалерист отыскал уцелевшее луковое перышко и принялся грызть. – Ты меня пугаешь со слов брата, а сам Лионель? С кем-то советовался – с академиками, с клириками, просто с умными людьми?
– С матерью, она эту дрянь во всей красе видела, с Райнштайнером и маркграфом, с – только не подавись! – Хайнрихом…
Скрытничать Савиньяк не собирался: к обморокам Шарли был не склонен, а чистку армии от бесноватых воспринял с полным пониманием. Другое дело, что размах будущей резни, то есть утопления, самого Эмиля пугал до сих пор, Себастьену же, чтобы свыкнуться с новой целью, кроме немалого количества алатского требовалась уверенность, что иначе никак. Эмиль чуть зубы языком не стер, объясняя то, от чего сам до последней возможности шарахался, благо братец с Ойгеном взяли изломную дурь на себя. Ничего, объяснил.
– Столицу мы по незнанию проворонили, – подвел итог слегка охрипший маршал, – а вот с западом, если поспешить, можем и успеть. А если не спешить, получим ту же Олларию, только зубы там будут побольше…
– Это ты про Заля?
– Это я про бешеных тварей. – Эмиль приподнял бокал, решив для себя, что этот – последний. – Псы, даже самые дрянные, опасней сусликов. У данариев – полный сброд, у Заля – армия, и, если Лионель с Бертрамом не ошиблись, страх она растеряла. Страх, не выучку, какой бы паршивой та ни была.
– А лошади?
– Что лошади?
– От этой зелени только люди дуреют или кони тоже?
– Им-то с чего?
– А нам? – кавалерист вздохнул так, будто сам стал лошадью, разумеется, мориском. Эмиль поморщился и залпом допил «последний» бокал; думать о взбеленившихся подонках было тошно, не думать – невозможно, только узор не складывался даже у Райнштайнера. Барон умудрился между, как он выразился, «уборкой окрестностей Аконы» и подготовкой обоза составить реестр изломных странностей, торжественно заключив, что «подобные неприятности в столь значительном количестве проявляются впервые, что делает потери неизбежными, а полученный опыт – бесценным для будущих поколений». О затее Ли бергер не написал ни слова, но проклятое «делает потери неизбежными» из головы не лезло, хоть тресни. Вино было бессильно, шадди – тем более, а тут еще пришли письма от матери. Десять строчек Арно, двадцать – ему, остальное – Лионелю. Дюжина страниц «бесценной для будущих поколений» зауми.
Удивленно хлюпнула, будто ругнулась, отодвигаемая бутыль – не дождавшийся ответа Шарли истолковал молчание начальства по-своему.
– Мы выступим, как только доставят приказ, – заверил он бравым генеральским тоном. – Господин командующий, желаю тебе хоть немного отдохнуть.
– Алва бы на моем месте ложиться не стал, и я, пожалуй, тоже не буду. – Обиделся и немедленно простил, или что-то чувствует? – Лучше подумаю, что еще осталось сделать, а вот ты ступай спать.
– Как-то не тянет, а подумать мне тоже не мешает. Могу прямо здесь, могу убраться.
– Здесь. Леворукий знает что! Полночи дурью маемся, а ведь могли бы маршрут поточнее наметить, переходы посчитать.
